— Тебя я терплю, — возразил Майло холодно, — а люблю я собак, — тидусс почему-то глянул на свою ладонь, и продолжил, — как выдрессировал, так и ведут себя. Никакой импровизации или суицидальных наклонностей.
По проходу между креслами уже шли другие приглашенные. Люк сразу обратил внимание на роскошную смуглую женщину с ну очень вкусной фигурой. И только когда она обернулась, узнал придворного мага Инландеров, леди Викторию. Вторым, очевидно, был ректор МагУниверситета Свидерский, которого он знал лишь заочно. Ну а третьим — барон фон Съедентент.
Барон глянул на него и насмешливо склонил голову. И Люк вежливо скривил губы в ответном приветствии. Журчащая легкая музыка вдруг стала раздражать.
Маги расположились на противоположном краю первого ряда, и достаточно было чуть повернуть голову, чтобы их увидеть. Но Люк не смотрел. Он слушал.
— Александр Данилыч, здравствуйте! — тяжеловатый молодой басок, смущенный и радостный одновременно.
— Ситников, Поляна. Рад вас видеть в добром здравии, — спокойный и немного снисходительный голос ректора. — Я смотрю, вы можете выглядеть прилично.
— Костюмы напрокат взяли, — буркнул второй голос. — А где лорд Тротт? Я думал, он тоже будет.
— Профессор все еще восстанавливается, — объяснил ректор, — ему не до орденов.
В наступившей тишине — оркестр взял небольшую паузу — отчетливо было слышно, как фыркнул блакориец.
— О, и вы здесь, — раздался тот же басок рядом с Люком, и он поднял голову. Рядом стояла несчастная жертва Алмазовой практики, Дмитро Поляна. В костюме, совсем не похожий на того раздолбая в шортах, которого он видел в общежитии МагУниверситета. Они пожали друг другу руки.
— А это мой друг, Матвей Ситников, — сказал Дмитрий, — мой одногруппник.
Огромный бритоголовый парень тоже протянул Кембритчу свою лапищу.
— А это начальник разведуправления, — в тон семикурснику ответил Люк, — подполковник Майло Тандаджи.
— Очень приятно, — нервно произнес студент и под строгим взглядом тидусса вытянулся, расправил плечи, как по команде «смирно».
— Мне тоже, — небрежно ответил Тандаджи, оценивающе глядя на Поляну. — Садитесь, господа.
— Зачем детей пугаешь? — тихо и укоризненно спросил виконт, пока семикурсники шумно и неловко усаживались в кресла. Ситников едва уместился и теперь пытался справиться с торчащими локтями.
— Затем, — коротко ответил подполковник с совершенно каменным выражением на лице. Оглянулся, встал — к ним подходил высокий Игорь Иванович Стрелковский, везущий в инвалидной коляске бледную женщину с темно-синими глазами и шрамом на бритой голове.
— Люджина, — с удивительной мягкостью произнес Тандаджи, подождав, пока Люк и Игорь Иванович обменяются рукопожатием, — я рад, что вы нашли в себе силы быть здесь. Ваша награда заслужена. Люк, — Кембритч тоже встал, — позволь тебе представить сотрудницу Управления, капитана Дробжек. Капитан, это бывший наш сотрудник, лорд Лукас Кембритч.
Виконт поклонился.
— Как жаль, что я больше не работаю, — галантно сказал он, — всегда имел слабость к сильным женщинам.
Люджина чуть покраснела и кивнула.
Малый зал постепенно заполнялся, рассаживались по задним рядам сотрудники охраны и гвардейцы, помощники церемониймейстера тихо рассказывали о порядке награждения, играла музыка, с дальних кресел доносился оживленный голос блакорийского мага, что-то весело рассказывающего коллегам. А Люк смотрел на королевскую ложу — небольшое возвышение с одной ступенькой, малый трон на фоне взлетающего сокола Рудлогов, четыре кресла рядом с ним — по два с каждой стороны, и вытянувшиеся гвардейцы, застывшие в карауле. И ждал, ощущая неприятное тянущее чувство где-то под кадыком.
И дождался. Зазвучали фанфары, и церемониймейстер хорошо поставленным голосом объявил:
— Ее Королевское Величество Василина-Иоанна Рудлог! Прошу всех встать!
Зал поднялся. В боковую дверь вошла маленькая королева, сопровождаемая мужем, улыбнулась присутствующим, прошла к трону, но осталась стоять.
— Его Высочество принц-консорт Мариан Байдек! Ее Высочество принцесса Марина-Иоанна Рудлог! Ее Высочество Полина-Иоанна… Ее Высочество Алина-Иоанна…
Марина. Тонкая, с огромными голубыми глазами, одетая в строгое светлое платье, со своими прямыми плечами, короткими волосами, она скользнула по гостям взглядом, сдержанно кивнула кому-то. Не ему.
Принцесса поднималась на возвышение, а он смотрел на этот затылок и эту ровную спину, и вспоминал совсем другое платье. И ночь над Иоаннесбургом.
И только когда она повернулась, чтобы встать рядом с королевой, он отвел взгляд.
— Дамы и господа, — произнесла Василина, когда три ее сестры поднялись и встали рядом, — сегодня дом Рудлог собрал вас, чтобы выразить свою признательность и благодарность. Ваши заслуги неоценимы. Мы склоняем голову перед вашим мужеством и самоотверженностью. Но прежде чем мы сядем, прошу вас почтить память погибших при исполнении.
Потускнели светильники, оставив зал в полумраке. В наступившей тишине гулко и громко ударил барабан, отмеряя удары, словно последние секунды перед смертью. Тонко и высоко запела скрипка, и люди в зале склонили голову, слушая Песнь ушедших. Тревожным перебором вступил пианист, отчаянно пытаясь нагнать ускользающий мир, и заполняющая все окружающее пространство мелодия возносилась все выше и громче, оглушая, сбивая дыхание, ускоряясь, пока не оборвалась внезапно… и не началась заново, торжественно, светло, почти радостно, маршем уходящих за грань, последним их «спасибо» этому миру.
Когда наступила тишина и зажегся свет, люди стали тяжело опускаться в кресла. Люк никогда не был сентиментальным, но и его проняло. Наверное, тем, что этот марш мог быть и в его честь.
Королева стояла с покрасневшими глазами и это не было наигранным, Байдек аккуратно прикоснулся к ней, что-то сказал тихо, и она благодарно кивнула.
— Спасибо, — произнесла она чуть хрипло. — Время для памяти. Первыми мы вручим награды родным погибших героев.
— Для вручения награды приглашается мать рядового Стрижина! — зычно объявил церемониймейстер.
Люка отпускало. Ее Величество что-то говорила выцветшей и очень усталой пожилой женщине, взяла ее руку, поднесла к губам и поцеловала — по похоронному обычаю, в знак смирения и ничтожности всего остального перед ее горем. Так было всегда, если дети уходили раньше родителей — провожающие в последний путь целовали руки матери, кланялись отцу. Королева вложила в ладонь Стрижиной раскрытую коробочку с посмертной наградой сыну. Вся королевская семья склонила головы.
