Тик–так.
Зимин продолжал. Продолжал, тик–так.
Часы остановились.
И Зимин тоже остановился.
Что это было? С ним так уже однажды случалось, еще в общаге, вдруг прорезалось назойливое тиканье, и Зимин потратил почти час, прежде чем обнаружил за шкафом старый будильник, который ни с того ни с сего ожил, видимо, от перепада температуры.
Но дома никаких будильников отыскать не удалось, Зимин решил, что это звуковая галлюцинация. Он сварил себе кофе и вышел на балкон, глотнуть воздуха, посмотреть на город и подумать о грохоте.
Грохот ему не нравился, а то, что он увидел с балкона, его и вовсе испугало. Дождь, терзавший город последние месяцы, прекратился, воздух был прозрачен и непривычно сух, и светило солнце.
Солнце светило настолько ярко, что у Зимина заболели глаза, и он не сразу увидел, ему пришлось проморгаться.
С запада наступали смерчи. Сразу несколько штук, Зимин быстренько насчитал семь. Одинаковые, белые, продлившиеся от земли до неба, они наступали по всему горизонту, обходя город подковой.
Солнце играло в белых столбах, лучи его ломались, и над каждым из смерчей поднималась двойная радуга.
— Однако… — Зимин плюнул.
И тут же немедленно взвыли сирены. Зимин никогда не думал, что в городе столько сирен, везде, даже на крыше его дома завывало железо. По улицам покатились красные пожарные автомобили, они, кажется, тоже гудели, однако их сирен слышно не было, были видны только синие мигалки. Город наполнился суетой и беготней, Зимин стоял и не очень верил тому, что происходит. Он уснул в непогоду, проснулся в катастрофу.
Река разлилась еще шире и затопила половину старого города.
Зимин включил телевизор, но ни один канал не работал, только электрическое мельтешение, резавшее глаза. Зимин полистал каналы и бросил.
— Пусть сильнее грянет буря, — пробормотал он. — Ну–ну…
Он отправился в большую комнату и взял видеокамеру.
Ему давно хотелось заснять бурю. Смерчи, наводнения, цунами, что нибудь вроде этого. Судя по всему, катаклизм намечался нешуточный, и Зимин не хотел его упустить.
Зимин расставил штатив и водрузил на него видеокамеру, расположил прямо напротив окна, установил стул и приготовился снимать.
Смерчи приближались. Они были уже совсем недалеко, в нескольких километрах за рекой. Радуги, плясавшие над смерчами, слились в единое радужное сияние, над которым чернела грозовая туча.
Это было действительно красиво. Зимин на несколько секунд залюбовался, а затем включил камеру.
И тут же по стеклу со звуком крошащегося хрусталя пошла трещина.
Заработал телефон. Зимин едва не подпрыгнул. Он положил телефон в нагрудный карман, слева, к сердцу, и виброзвонок его здорово напугал.
Звонил отец.
— Вот! — Зимин почти выкрикнул. — Вот!
Он нажал на отзыв и приложил трубку к уху.
— Да! — крикнул Зимин в трубку. — Слушаю!
В трубке продолжалась тишина.
— Да! — закричал Зимин в трубку еще громче.
Тишина.
Только стеклянный треск расширяющейся по стеклу трещины, писк, почти нестерпимый для уха. Зимин почувствовал, как шевельнулись на голове волосы.
Он посмотрел на экран. Сеть по–прежнему отсутствовала.
Стекло раскололось и разлетелось в мелкую стеклянную пыль, в квартиру ворвался ветер, он уронил штатив, камера упала и погасла.
Ветер прошелся по комнате, сорвал с полок бумагу, собрал мягкие игрушки, качнул люстру и расколотил ее о потолок, но Зимин этого не увидел, он уже выскочил из квартиры и несся по лестнице вниз, к выходу.
К отцу. Прямо сейчас. Зимин вдруг совершенно ясно осознал, что он должен увидеть отца. Оказаться на улице Красных Партизан, в конце концов он не был у отца…
Лара.
Лара у мамы, успокоил себя Зимин. В надежной мощной хрущевке, способной пережить ядерный удар. С мамой. Мама, как любое зло, бессмертна в принципе, значит, Ларе рядом с ней ничто не угрожает. А вот отец…
Его надо вывезти. Если эти смерчи перейдут, то деревянные дома слизнет — не заметит. Отец наверняка…
Зимин остановился. Он не мог вспомнить, сколько он не видел отца. Последний раз… Когда был этот последний раз, чертова молния, все из головы вышибла…
В лифте кто то стучал в дверь, Зимин подумал, что правильно не полез в лифт, во время катастроф нельзя ездить в лифтах.
Зимин поспешил дальше, перескакивая через ступеньки.
Консьержа не было, сбежал, стальная дверь хлопала на ветру, с потолка осыпалась штукатурка, Зимин забрал на вахте шлем и выскочил на улицу.
Он оставил мотоцикл на открытой стоянке, и теперь две личности гопнического вида пытались мотоцикл угнать. Один пытался вскрыть электрику, другой портативной болгаркой срезал замок с тормозного диска. Зимин вдруг обрадовался. Он увидел злоумышленников, и ему стало как то легче. Хоть что то человеческое в этом безумии — два упыря пытаются угнать мотоцикл, ура. Обычный нормальный бандитизм.
— Уважаемые! — позвал Зимин. — Уважаемые, не могли бы вы оставить технику в покое!
Оба сразу бросили машину и направились к нему, не теряя времени, вытаскивая из под курток монтировки.
Зимин понял, что ему не страшно, наоборот, он зол и готов к борьбе.
— Так вы, граждане, жулики? — осведомился Зимин.
После чего, резко размахнувшись, врубил в переносицу того, кто был ближе, шлем. Это был хороший финский шлем, бил Зимин крепко, не щадя врага. Услышал, как хрустнула его переносица.
Угонщик упал сразу, второй на секунду растерялся, и этого хватило, чтобы Зимин ударил его в колено. Отличным финским мотоботом.
Если первый крикнуть не успел, то второй кричал громко. Он тоже свалился, схватившись за колено, и принялся кататься по асфальту, ругаясь и рыча.
— Я мечтал об этом мотоцикле восемь лет, — сказал Зимин. — Мечтал, смотрел в Интернете, на стену вешал плакаты, три раза писал в Бээмвэ Моторрад, и вот купил. И теперь два мелких дрыща пытаются его уволочь. Я сердит. Я очень сердит.
Зимин ударил того, что лежал, в другую ногу, в бедро. Затем в ребра. Ну, и еще несколько раз. Тот, кому сломали нос, упорно прикидывался бессознательным, но Зимин понял, что это не так, и влупил ему в плечо, в локоть, чтобы выбить ив рук монтировку.
Расправившись с негодяями, Зимин подошел к мотоциклу. Отметил искорябанную пластиковую обшивку, погнутые спицы, снял замки. Запрыгнул в седло. Он успел соскучиться по машине, и неприятно удивился, когда двигатель не запустился. Ни со второго раза, ни с третьего, ни с четвертого, Зимин почувствовал, что его предали. Теперь еще и мотоцикл.
Зимин с удивлением посмотрел на машину.
