То ли Цыбулина здесь все хорошо знали, то ли вообще никому не было дела до посетителей, но пропусков у нас так и не спросили. Селиверстов ждал нас внутри, уставившись на пластиковый стаканчик с вонючим растворимым кофе таким взглядом, словно это был его личный кровный враг.
Спустя пару минут двое сотрудников протащили мимо нас каталку с мертвой Катариной. Правое переднее колесико у каталки теперь заедало. Но на меня никто даже не посмотрел, хотя связать присутствие чужого человека и порчу казенного имущества было легче легкого.
— Там перчатки новые привезли, — сказал Селиверстов, не глядя на меня. — Нитриловые. Тебе надо?
В принципе меня устроили бы и латексные, но так будет надежнее.
— Смотря чего мне это будет стоить, — бросил я.
Нехорошо, конечно, говорить со старым приятелем так, как будто ты все время ожидаешь от него подлости. Но что поделать, если я действительно не мог ему теперь доверять? Дело не в том, что Цыбулин был таким уж плохим человеком. Может быть, мы даже сработаемся. Но Олег должен был мне сказать.
Он не ответил, да ответа в общем-то и не требовалось. Замер в дверях. Спина как стиральная доска, кисти рук прячутся в карманах. Рявкнул на дежурного, отправляя его за перчатками. Приятно, когда есть на ком сорвать зло. Вообще-то это была хорошая попытка извиниться, но сейчас мне любые его извинения были нужны как собаке — пятая нога.
Посланный за перчатками старшина вернулся так быстро, точно от этого зависела его жизнь.
— Я останусь здесь? — спросил Цыбулин.
Не приказал, не проинформировал — именно спросил. Молодец. Я мог бы отказать ему, но не стал. Тому, что я не поднимаю мертвых, есть причина. Я слишком много знаю об этом процессе. И у полковника Цыбулина, раз уж ему приспичило со мной работать, она тоже должна появиться. Он утверждал, что у нас есть общие интересы. Мне следовало позаботиться о том, чтобы это соответствовало истине.
— Хотите, чтобы я вам это показал? — Я усмехнулся.
— Да, пожалуйста, если можно, — кивнул он.
— Можно… Вполне.
Я это очень спокойно сказал. Мягко даже. Но Олег Селиверстов почему-то вздрогнул и сделал шаг назад. Как будто это могло его защитить. Мне не стоило злиться. Есть правило, по которому зло притягивает зло как магнит. Я прекрасно знал об этом.
— Кир… — начал он.
— Хочешь мне что-то сказать? — оборвал его я. — Может быть, это потерпит до окончания шоу?
— Кирилл Алексеевич, не нужно это так называть, — попросил полковник Цыбулин. — Если вам это настолько неприятно, я могу уйти.
— Нет, — сказал я. — К сожалению, не можете. Вы хотели понять, почему мне не нравится идея поднимать мертвых. Некоторые вещи гораздо лучше объяснять наглядно.
— Интересно вы это повернули, — пробормотал он. — Хорошо. Начнем. В любом случае я вам очень признателен.
— Придержите свою благодарность до того момента, когда мы закончим, — сказал я. Поколебался и добавил: — Олег, спасибо за перчатки, а теперь сгоняй за кофе и коньяком. Не торопись.
Я не смотрел на него. Но мог поклясться, что у него на лице нарисовалось облегчение. В отличие от полковника Цыбулина, он немножко представлял, что за волшебное приключение нам предстоит. И промолчал. Может быть, он тоже решил, что так будет лучше. Машинки для чтения мыслей у меня не было, но я очень надеялся, что это так. Я злился на него. Действительно злился. Но мне все равно не хотелось, чтобы он считал меня монстром.
Мне всегда было интересно, что происходит с вампиром после того, как он умрет.
Когда умирает человек, ему приходится встретиться лицом к лицу со всеми поступками, мыслями и словами, которые составляли его жизнь. И нет таких, которым нечего было бы стыдиться. Смерть — это всего лишь дверь в иную жизнь. В ней нет ничего сверхъестественного или пугающего, кроме того, что человек сам для себя выдумывает. Но процесс перехода из истории в историю включает в себя один довольно неприятный момент.
Я называю его «моментом совершенства».
На очень короткое время человек становится чем-то вроде ангела. Идеальным существом, отлично знающим, что хорошо, а что плохо. И при этом абсолютно беспощадным к самому себе.
— Встаньте позади меня, — сказал я. — Постарайтесь не привлекать к себе внимание и молчите, что бы ни произошло. С того момента, когда мы начнем, любая моя команда должна выполняться сразу. И заприте дверь.
— Это может быть опасно? — деловито спросил Цыбулин.
Некоторые люди, задавая такой вопрос, на самом деле хотят, чтобы их успокоили. Но не этот. Полковник смотрел на меня так, как будто у него заранее были разработаны подробные планы на любой случай и он просто хотел знать, какой из них применить.
— Мне еще не приходилось поднимать того, кто раньше был вампиром, — сказал я. — Так что я не знаю.
Насколько мне было известно, этого вообще никто не знал.
Я вдел правую руку в перчатку и проверил, хорошо ли заправлен в нее рукав халата. Дверной замок сухо щелкнул. Цыбулин встал у меня за спиной, спокойный как танк. А у меня руки дрожали.
Что случается с тем, кто при жизни был монстром? Никаких преувеличений, никаких переносных смыслов. Действительно монстром, клыкастым и злобным, регулярно охотившимся на людей.
Страдает ли его душа от того, какой сволочью был ее владелец, пока кто-то не вырвал у него сердце? Как ему удается пролезть в иную жизнь после тысяч лет, проведенных в этой? Отличается ли эта жизнь от той, что достанется после смерти твоему соседу по подъезду, учителю истории и отличному дядьке? Я не знал ответов ни на один из этих вопросов.
Но теперь у меня был шанс отыскать их.
Я расстегнул молнию на мешке так, чтобы видеть лицо Катарины, помедлил и коснулся ее лба. Холод, пропитавший мертвую плоть, скользнул по моей руке, обвился, как плющ, вокруг запястья. Я почти ощущал, как он проникает в мою кровь и медленно, необратимо растекается по моему телу. Это иллюзия, но иллюзия более реальная, чем сама реальность. Потом чертовски сложно согреться. Никакая баня не поможет.
В этом холоде была влажная тяжесть глиняных комьев, пронизанных белыми нитями корней, и взвизг лопаты, зацепившей камень, и еще тревожный, плотный запах карболки, от которого меня мгновенно начало трясти.
Поднять мертвеца на самом деле не так сложно, как принято считать.
Гораздо проще, чем провести успешную глазную операцию, связанную с отслойкой сетчатки. Есть хирурги, которые за это берутся, но ни один из них не даст пациенту стопроцентной гарантии, что все получится. Иногда можно говорить только о вероятности улучшения. Или ухудшения — это уж как повезет. Нет, я мог облажаться, поднимая Катарину. Призвать — и не суметь удержать достаточно долго, чтобы добиться от нее внятных ответов на нужные вопросы. И тогда мы бы просто потеряли труп.
