— Слушаю. От меня что-то нужно?
— Хочу насчет переселенцев поговорить. Твой батя очередную партию уже собрал?
— Должен.
— Так вот. Эта партия будет последней, которую я возьму по старым расценкам на поднаем.
— Деньги заканчиваются? — ухмыльнулся ладожанин.
— Серебро пришло и ушло, и моя дружина новое заработает. Нет. Дело в том, что мне пока переселенцев хватит. Если будут добровольцы или родственники моих дружинников и мастеров, их перевозку оплачу, а договор на службу буду заключать уже в Рароге. Подойдет человек, возьму и по деньгам не обижу, а нет, значит, пусть идет на все четыре стороны.
— И надолго это?
— До тех пор пока я не решу, что готов увеличить дружину. Сейчас у меня уже пять сотен воинов и этого количества до следующей весны хватит.
— Дело твое, ведь ты серебро платишь. Кого этой весной с караваном в Новгород пошлешь, Саморода или Жарко?
— Никого. Твоему отцу письмо напишу, а по бумаге и другим моим товарам на месте разберемся.
— Можно и так, — согласился Вадим и спросил: — Прямо сейчас все решим?
— Да. Чего тянуть.
— Сколько бумаги предложишь?
— Четыре тысячи листов.
— Растет производство?
— Конечно. А ваша семья, по какой цене ее возьмет?
— Цена упала…
Тезка задумался, и я поторопил его:
— Говори прямо, как есть, а я уже решу, продавать вам товар или нет.
— Одну гривну за два десятка листов.
Цена была приемлемая, и я кивнул:
— Принимается.
— Что еще предложишь?
— Водку. Двадцать средних бочонков.
В среднем бочонке находилось примерно двадцать пять литров, то есть я предлагал полтонны крепкого и редкого питья, какого больше никто не производил. Купец его уже распробовал и знал, что товар будет продаваться, но он не знал расценок и шел на некоторый риск, поэтому мог взять время на размышления. Однако, видать, все было решено заранее, так как ладожанин не медлил:
— За каждый бочонок дам семь гривен.
— Девять, — сказал я.
— Восемь, — улыбнулся он.
— Идет. Партия пробная, так что цена меня устраивает.
Вадим согласно кивнул и поинтересовался:
— Льняные платки продавать станешь?
— А возьмешь?
— Само собой, товар-то ходовой.
— В таком случае пятьсот платков на продажу есть. Качество отменное.
— Один резан за один платок.
— Итого десять гривен за все?
— Да.
— Принимается.
Торг завершился быстро. Серебро должно было прибыть с Руяна через несколько дней, а товары купец мог забрать прямо сейчас. Мы скрепили сделку распитием маленькой баклажки фряжского винца. После этого были сделаны некоторые заказы для Рарога, и за разговором мы скоротали время до полудня.
Я вернулся в городок. Пообедал, а затем пришел черед совета, который продолжался почти два часа. Текучка была решена, и когда пришел черед расходиться я оставил Орея Рядко, Славуту Мха и старого уважаемого ветерана-бобыля Ярослава Болегоста, который возглавлял занимающихся воспитанием варогов инструкторов. Жрец Яровита, который недавно закончил строительство святилища и получил себе в помощь четверку ведунов, чему-то улыбался, а вот Мох и Болегост были озабочены и хмурились, ибо была за ними провинность, и они не знали, чего от меня ожидать. Вот на эту тему я с ними и решил поговорить, а волхв остался, чтобы послушать меня и сделать из моих слов соответствующие выводы.
— Значит, так, — оглядывая старых воинов, начал я, — есть один вопрос. Почему нарушаются установленные мной для варогов правила?
— О чем ты, Вадим? — Болегост, суровый мужчина с перечеркивающим его левую щеку уродливым кривым шрамом, попытался изобразить непонимание.
— О том, дядька Ярослав, что лично ты два дня назад разрешил нескольким воспитанникам встретиться с их родителями, которых гнали на рубку леса.
Болегост понурился и пробурчал:
— Это Довмонтов доложил?
Главный интендант Рарога старый Гаврила Довмонтов, который показал себя как отменный хозяйственник, помимо всего прочего делал мне доклады о том, что происходит в моих владениях. Однако об этом случае сообщил не он, а десятник, который конвоировал рабов.
— Нет, доложил не Довмонтов. Но это и неважно. Я об этом узнал и теперь жду ответа.
— Вадим, самые младшие среди варогов, которым не больше восьми лет, сорвались. Они увидели своих родителей, и давай кричать, а я не устоял, признаю. Сердце не камень, вот и дозволил им с близкими свидеться.
— А то, что после этого твои труды насмарку пошли, понимаешь?
— Да.
— Это не должно повторяться, дядька Ярослав. Никогда. Твоя задача, как начальника над малолетними данами, сделать так, чтобы они забыли родной язык, близких им людей и свои обычаи, а ты говоришь, сердце не камень. Может быть, не справляешься? Тогда так и скажи, найдем другую работу, на складе ветхие доспехи перебирать и маслом смазывать.
— Не надо со мной так, Вадим! — вскинулся Болегост. — Я себе цену знаю и не мальчишка, чтобы меня отчитывать!
— Сядь! — приказал я.
Старый варяг потемнел лицом, и его правая ладонь опустилась на рукоять меча. Однако он присел и его тут же поддержал Славута:
— Вадим, не серчай, случайно все вышло. Мы воины, а не деревяшки бездушные. Прикажешь, перебьем всех данов или лично на рабский рынок оттащим, ибо понимаем, что они вражьи дети. Но смотреть на слезы малышни трудно.
— Понимаю, — сказал я. — Однако иначе никак. Поставлена цель — взять группу чужаков и вырастить из них воинов, которые станут биться за наш народ. Сделать это можно только тремя способами. Кормить их отравой, которая мозги мутит и поить маковыми отварами, чтобы они стали рабами, которые ради дурмана готовы на все. Приласкать их и обогреть, а потом дать свободу родителям этих детей и обеспечить всем достойное житье-бытье. Или же разделить мальчишек на мелкие кучки и истощать, заставлять бегать, прыгать, метать камни, драться между собой, развивать чувство соперничества и вдалбливать в их головы то, что нам нужно. Первый и второй способы отпадают, а значит, остается третий путь. Уже имеются какие-то результаты, мальчишки освоили венедский язык, начинают принимать нашу веру и меняют имена. Но если нажим ослабить, то все пойдет прахом.
— Это понятно, — Болегост взмахнул мозолистой рукой. — Мы им поблажек не давали, но тут дело случая.
— А разве из Рарога не сообщали, что мимо острога погонят рабов?
— Сообщали, — понурился варяг. — Однако я думал, что все обойдется.
— Ладно, — я прислушался к эмоциям Славуты и Ярослава, которые, действительно, корили себя за оплошность, помолчал и обратился к Болегосту: — Доложи, что у вас там сейчас происходит.
