– Припаркуйся, пожалуйста, – ледяным тоном попросила я.
– Сейчас? – Глеб удивленно повернулся ко мне.
Мы ехали в сплошном потоке машин по Садовому кольцу, и задача, которую я перед ним ставила, была затруднительной.
– Пожалуйста, – с нажимом повторила я.
– Тебе плохо? – встревожился вампир.
– Да, мне плохо, – мертвым голосом ответила я.
Через несколько минут мы свернули на достаточно свободную улочку и остановились у обочины.
– Тебя укачало? – заботливо спросил Глеб. – Или проголодалась?
С тех пор как у меня поселилась бабуля, Глеб хранил причитающиеся мне пробирки с кровью у себя дома и пару штук оставлял в бардачке машины, оборудованном под холодильник, на случай, если я проголодаюсь по дороге.
– Глеб, я все знаю.
В ясных глазах вампира отразились недоумение… и тревога, разбивая мои последние надежды на то, что Глебу нечего от меня скрывать.
– Я знаю, почему ты со мной, – повторила я.
Тревога в глазах Глеба забилась девятым валом, едва не выплеснулась через край штормовой волной. Всего лишь на миг. Потом радужка сделалась непроницаемой, как стекла солнцезащитных очков. Я выдержала этот взгляд – чужой, ледяной, виноватый. Его глаза искали ответа в моих, цепко всматривались в самую глубину, пытаясь поймать мои мысли… и не видели. Наверное, мне удалось отразить его собственный непроницаемый взгляд.
– Я с тобой, потому что ты мне дорога, – попытался он выгородить себя.
– Не надо, Глеб, – поморщилась я. – Обойдемся без сентиментальностей. Ты со мной потому, что тебе захотелось поиграть в героя.
– Жанна, я не понимаю, о чем ты говоришь, – ушел в несознанку он.
– Прекрасно понимаешь, – оборвала его я. – Все это время ты обманывал меня, скрывал от меня правду и вел свою игру. Понимаю, удобнее всего было притвориться влюбленным, чтобы не сводить с меня глаз ни днем, ни ночью.
– Жан, да кто тебе чего про меня наговорил?! – картинно возмутился Глеб.
– Ну конечно, – усмехнулась я, – тебе даже в голову не может прийти, что ты выдал себя сам. Ты же гениальный артист, великолепный клоун и мим. Тебе под силу любые эмоции и любые маски. Должно быть, маска влюбленного и заботливого кавалера не самая сложная твоя роль.
– Не самая, – нахохлился Глеб, – потому что я и в самом деле влюблен. И это никакая не маска.
– Это меня сейчас не волнует, – жестко оборвала его я. – Выяснение наших романтических отношений отложим на потом. Тогда можешь сколько угодно доказывать, что игра перестала быть игрой, притворная любовь переросла в настоящую. Самое важное сейчас то, с чего все началось. А началось все с обмана.
Он выдержал мой взгляд, он не отвел глаза, он признал мою правоту. Только глухо спросил:
– Как ты узнала?
– Неважно. – Мой голос чуть дрогнул. Глеб признался в своей игре, и от этого я испытала странную смесь взаимоисключающих чувств – удовлетворения и опустошения.
– Жанна, я действовал и в твоих интересах тоже, – попытался оправдаться он.
– Ты выставил меня полной дурой, – оборвала его я.
– Но не мог же я сказать тебе об этом напрямик! – вспыхнул он.
– Почему же? – Я нашла в себе силы сыронизировать: – Моя хрупкая душа не выдержала бы страшной правды?
– Все могло случиться, – туманно ответил Глеб.
– Вот именно! А еще он мог бы найти меня, когда тебя не окажется рядом, и тогда вряд ли я бы пережила эту встречу, не будучи предупрежденной об опасности.
– Он бы не посмел…
– Интересно, кто бы ему помешал?
– Я, – твердо ответил Глеб.
– Как это я не разглядела в тебе такую тягу к геройству? – едко осведомилась я. – Глядишь, и разочаровываться бы не пришлось…
– Но как ты узнала?
Я протянула ему записку. Глеб непонимающе прочитал ее, затем поднял на меня глаза, и на долю секунды мне показалось, что взгляд его прояснился. Как будто мгновение назад он висел над пропастью, а сейчас за его плечами распустил спасительный купол парашют.
– Откуда она у тебя? – В его голосе послышалась нотка ликования.
– В сумочке завалялась, – медленно произнесла я, не сводя с него глаз и не понимая, что творится у него в душе.
– Черт, – выругался Глеб, – я думал, что уничтожил все.
– Что же ты так сплоховал – не проверил мою сумочку? – с вызовом спросила я. – Память подтер, а сумочку подчистить не догадался?
– Жан, ты сердишься, и ты права, – примирительно произнес он. – Я лгал, но эта ложь была во спасение.
– Ложь? – Я сузила глаза от гнева. – Это так ты называешь вмешательство в мою память?
– Я просто не хотел, чтобы твоя жизнь в новом качестве начиналась с плохих воспоминаний.
– Ты, вероятно, хотел, чтобы моя жизнь скорее закончилась? – подсказала я. – Чтобы я даже не подозревала, что мне угрожает опасность, и вела себя как легкомысленная дурочка?
– А ты бы что предпочла – запереться в четырех стенах и ждать, пока убийца постучит в твою дверь? – рассердился Глеб. – И потом, мы даже не уверены, что это его рук дело. Раньше он оставлял записки на месте убийства, но никогда не предупреждал своих жертв заранее. Да и текст твоей записки от тех отличается – и содержанием, и шрифтом.
– Рассказывай, – кивнула я, – подробно и в деталях.
Глеб вздохнул и подчинился.
Первое убийство произошло в середине августа. Молоденькую вампиршу Индиру нашли мертвой в пустынном парке. Рядом с телом обнаружили записку, напечатанную на компьютере, со словами «Я заслуживаю смерти». Вскрытие показало, что девушке сделали инъекцию яда. Причем Индира не сопротивлялась, а сама подставила плечо под смертельный укол.
– На нас яды действуют? – удивилась я.
– И яды, и удавка, и пуля в лоб, – хмуро ответил Глеб.
– Серебряная? – придирчиво уточнила я.
– И любая другая, кроме холостой. Любая рана, которая смертельна для человека, смертельна и для нас. Инфекции и вирусы, смертельные для обычного человека, наш живучий ген способен преодолеть, он же не дает развиться раку, но с ранами опаснее. На нас быстрее заживают тяжелые ранения, но смертельные даже наш живучий ген исцелить не в силах. В том числе и отравление сильным ядом.
Я внезапно задрожала, вспомнив наркомана в плаще и маньяка в чулке. Что, если наркоман был не наркоманом, а в ампуле был яд? И что, если, потерпев неудачу, он предпринял вторую попытку – в образе маньяка в чулке?
Глеб моментально уловил перемену в моем настроении. Его пальцы властно сжали мой подбородок, и он развернул меня лицом к себе. Мои широко раскрытые глаза за несколько секунд поведали ему больше, чем я описала бы за полчаса.
– И ты молчала об этом?.. – сдавленно простонал он. – Черт побери, Жанна, почему?! Почему ты не сказала мне?
