Родаг поднял голову и долго-долго смотрел на нее. И Маркус. И шут. А она так устала, что ей даже не было неуютно в перекрестье трех пар глаз.
– Ты можешь спасти не менее трехсот пятидесяти тысяч человек, – так же тихо проговорил шут, – которых не убьют эти пятьдесят тысяч эльфов.
– Уже меньше, – прошептала Лена. – Если двадцать тысяч за месяц…
Родаг опять долго молчал, потом встал, поцеловал Лене руку, поклонился и стремительно вышел, даже не кивнув остальным. В комнате было уже темновато. Оказывается, уже вечер.
– Ты приляг, – сказал Маркус. – Отдохни. Пойдем, шут.
Лена полежала в теплой воде. Нет, определенно, ванна – это вершина цивилизации, если не считать ватерклозета. И мягкие полотенца тоже. И ночная сорочка из самого что ни на есть натурального материала, никакой тебе синтетики под названием «чистый хлопок», который в темноте сыплет искрами почище любого нейлона. И аналогичное постельное белье. Интересно, чем они набивают подушки? ни на пух, ни тем более на перья не похоже. Трава какая-то, наверное. Потому что запах…
Мужчины вошли без стука, правда, первым – шут, потом уже он сделал знак Маркусу. Маркус сел в кресло, шут расположился на кровати у Лены в ногах и сообщил:
– Ты все равно не будешь спать. Одной тебе будет плохо.
– С тобой она не была бы одна, – проворчал Маркус.
– А вот этого ей сейчас совершенно не хочется, – возразил шут. – Не до того ей. Вон посмотри, даже не покраснела, хотя поняла, о чем мы. Лена, если захочется спать – спи. Если мы тебе действительно мешаем – только скажи, мы уйдем. Если захочешь, чтобы остался только я… в общем, я сам пойму. Нет, Маркус, ты посмотри, как она беспокоится: опять не покраснела, а раньше-то… Может, расскажешь нам подробнее? Если это не тайна.
Лена подумала, что от них ей тайн иметь нельзя. К тому же эти не разболтают. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Ведь даже под пыткой промолчат. Конечно, она рассказала, со всякими лирическими отступлениями, эмоциональными комментариями и явными оправданиями. Сейчас ей было действительно не по себе: ну какого, спрашивается, черта, ей понадобилось вмешиваться в ход истории? Эльфов жалко стало? Ну жалко, конечно. И дураков людей, так ненавидящих эльфов в том мире, тоже жалко, хотя бы потому, что эльфы их уж точно не пожалеют. Это естественный ход истории – войны. Немцы уничтожают евреев или люди эльфов – разница не принципиальная. Так было, есть и будет. Она ведь вообще ничегошеньки не знает о том мире, может, Лиасс, смекнув, что она представления не имеет, где оказалась, навешал ей на уши тонну лапши по-флотски, а на самом деле люди там – ангелы во плоти, а эльфы – истинные монстры, которые кровь младенцев в мацу добавляют и приносят в жертву Владыке юных человеческих девушек… Впрочем, очень многие девушки охотно сами принеслись бы в жертву такому мужчины, не обращая внимания на форму его ушей.
Маркус покачал головой:
– Нет, Делиена. Эльфы не приносят жертв, не едят детей и ничуть не хуже людей. И не лучше. Просто бывает так… Ненависть. Она тлеет. Тлеет и в Сайбии, но здешние власти вовремя заливают водой эти угольки. А там, видно, раздувают. Я не думаю, что эльф тебя обманывал. Он маг, он не может не знать, к чему приведет обман Светлой…
– А к чему? – тут же спросил шут. Он уже развалился поудобнее и словно невзначай положил Лене руку на бедро… хоть и поверх одеяла. – Я бы иначе выразился. Он не знает, к чему приведет обман Светлой. Следовательно, рисковать не станет. Да и… Нет у меня впечатления, что он был неискренним.
– Ну да, ты же умеешь понимать, – кивнул Маркус.
– Умею. Хотя я больше на людях практиковался, но все равно чувствую. Ему страшно не нравится то, что он делает. Страшно не нравится собственное обещание принять все условия. Но он примет. Он увидел возможность спасти свой народ. Единственную возможность. И на остальное ему уже наплевать, в том числе и на свою жизнь. Особенно если учесть ее продолжительность.
– Ты короля знаешь. Что он решит?
Шут покачал головой.
– Он сам не знает, что он решит. Родаг непредсказуем. Я даже не хочу пытаться угадать. Но эльфов он не любит.
– Хотел бы я посмотреть на человека, который любит эльфов. Извращенец какой-то. А вот зачем Лиасс тебя королю заложил?
– Что я полукровка? Ну, меня можно считать человеком, только если рядом люди, а в толпе эльфов это любому станет очевидно.
– А сам ты себя кем считаешь?
– Человеком, конечно, – удивился шут. – Я воспитан людьми, живу только среди людей, у меня человеческое мировоззрение, только внешность вот малость подкачала.
– А тебе на самом деле тридцать три? Эльф в твои годы мальчишкой выглядит, а тебе и побольше можно дать.
– На самом. Даже проверить легко. Спросить на ферме, когда родился Рош. Трудности старят, Маркус, а пройти коррекцию очень трудно. Я действительно едва выжил. Может, именно из-за эльфийской крови.
– А маги знают?
Шут пожал плечами.
– Мне никак не давали понять. Скорее всего, они проверили каждый день моей жизни, так что если не точно знали, то догадывались, да и уши не обрежешь, сердце не переместишь. Но понимали, что любви к эльфам я питать не могу. А почему ты считаешь, что я понимаю мотивы магов? Нет. Несмотря на то что я неплохо разбираюсь в интригах… Лена, ты умеешь интриговать?
Лена хлопнула его по макушке. Еще и дразнится. Умела бы она интриговать, разве была бы столь прямолинейной?
Они долго разговаривали, и об эльфах, и просто так, ни о чем, и о книге, над которой зевала Лена и с таким интересом читал шут, и даже об отношениях Лены и шута. Как-то само собой об этом зашла речь: Маркус опять сказал о связи, которую заметил даже он, об общей ауре – а видеть он способен только очень яркие ауры, а шут положил голову поверх собственной руки (все туда же – Лене на бедро) и вздохнул.
– Я не знаю, что между нами происходит. Честное слово, не знаю. Но не позавидую человеку… или эльфу, который решит ее у меня отнять. Или просто разлучить нас. Я его без всякой магии в порошок разотру и по ветру развею.
– А чего тут знать? – удивился Маркус. – Есть давно известное слово, которым это все называется.
– Это любовь, что ли? – легкомысленно спросил шут. – Не могу судить. Сравнивать не с чем. Но мне кажется – гораздо больше. А ты можешь?
– Откуда мне знать, что именно ты чувствуешь? Мне кажется, что ты ее любишь.
– Само собой. Я же говорю – это больше, чем просто любовь. А ты любил?
Маркус помолчал, и даже в скудном свете свечи было заметно, как потемнели его глаза.
– Любил. Даже дважды.
– Не хочешь говорить?
– Почему? Могу и рассказать. Давно это было. Любил так, что Пути забросил, даже не тянуло. Жили мы уединенно, в тихом месте: мир был неспокойный, вечно кто-то с кем-то воевал и никто толком не знал, за что и против кого. Разбойников было – не пересчитать. А мы как-то спокойно устроились, домик был в лесу, места дикие, не населенные, до ближайшей деревни два дня верхом, я туда раз в пару месяцев ездил за припасами. Нам и так всего хватало. А раз налетели… Я во двор-то выскочил, нескольких положил, да получил арбалетный болт в спину… Очнулся через несколько дней. У эльфов.