Отчаяние породило следующие удары Дованны: нужно только покончить с ним. Если она заколет его, ей придется иметь дела еще с этими двумя, а это легко. Она выйдет из этого положения как герой.
Он увидел ее следующий удар и парировал центром своего клинка, потом в свою очередь ударил, несильно. Она низко отбила его удар и рискованно выбросила руку на полную длину над его защитой, пытаясь попасть ему в горло. Но он заранее приготовил ответ. Он парировал удар рукояткой и тут же пронзил ее кожу, ударив в живот с такой силой, что клинок вышел из спины.
— Павек…
Ее колени подогнулись, меч — замечательное оружие, вполне подходившее ей — выскользнул из руки. Он вытащил свой обсидиановый клинок; она упала на пол, а он подобрал ее металлический меч.
— Павек… — она вытянула свою обвитую змеями руку.
Рана была смертельна; он хорошо знал все признаки. У него было ее оружие и она никак не могла сделать что-либо предательское или опасное. Ради их общего прошлого, он нагнулся над ней и взял ее за руку. Она сжала ее с неожиданной силой и задрожала, ее лицо исказилось, но она все-таки подняла голову вверх. Он опустился на колено и положил меч на пол, потом поддержал своей рукой ее голову и она прошептала ему на ухо свои последние слова.
Затом у нее из горло хлынула кровь и она вытянулась на полу, мертвая.
Он поднял меч и вытер ее лицо рукавом, а потом заторопился в коридор, помочь своим товарищам, поднимавшим Акашию на крышу.
— Нет другого пути, — прошептал Павек, тряся головой. Они были все еще в квартале темпларов, на улице, недалеко от Дома Экриссара, вместе с Руари и Йоханом. Акашия сидела рядом с ними, неспособная идти, позабывшая все, и его в частности. Йохан принес ее сюда из Дома Экриссара, дварф был способен нести ее вечно, если бы было надо, но он не мог нести ее через город, по меньшей мере не тем путем, которым они пришли: проход был слишком узким, слишком извилистым и слишком низким.
— Она должна идти сама.
Ни Руари ни Йохан ничего не ответили, и так все ясно. Он поставил Акашию на ноги, поддерживая руками ее плечи, потом отступил в сторону. Она закачалась из одной стороны в другую, колени подогнулись и она упала бы на землю, если бы он не подхватил ее.
— Что с ней? — спросил Руари.
— Ты же друид. Ты должен сказать мне, — резко ответил он, более резко, чем нужно и более резко, чем собирался.
Его нервы были на пределе. Пока еще у них не было больших проблем, кроме той, которую сама Акашия устроила им, и Йохан успешно справлялся с ней, до этого момента. Но он не доверял судьбе, особенно в таких случаях.
Весь квартал был наполнен звуками медных гонгов, но это были только домашние гонги, призывавшие членов семьи и рабов закончить их вечерние дела и вернуться домой до того, как большой колокол прозвонит полночь. Дом Экриссара оставался тих и спокоен, и, похоже, никто не подозревал, что в одной из верхних комнат на полу лежит мертвая женщина, а пленница, которую она стерегла, исчезла.
Несмотря на того, что Павеку надо было в первую очеред побеспокоиться об Акашии, перед его мысленным взглядом маячили лица Дованны: лицо, искаженное смертельной болью и ненавистью, за мгновение до смерти, и то лицо, каким оно было раньше, много лет назад. Он сказал себе, что он не должен мучаться, сама Дованна никогда бы не дала его мертвым глазам смотреть на нее, если бы дела пошли иначе. У них не было выбора этой ночью, как всегда, у них обоих.
Но он никак не мог выгнать ее лица из своего сознания.
— Я же сказал тебе: я не целитель! — Рука Руари ударила по его руке, требую внимания. Огонь и вода, Павек, ты не слушаешь. Что с тобой?
Он действительно не слышал те слова, которые Руари сказал ему до того, но что-то в этих словах — или в тоне — пробило слепоту и непонимание Акашии. Она застонала и зарылась лицом в его шею, но когда он обвил свою руку вокруг ее плеч, она застыла, потом начала дрожать.
Его собственная беспомощность перед лицом необходимости помочь Акашии наконец-то выгнала Дованну из его сознания, заменив ее черной маской и когтями. Он отступил назад. Экриссар ответит за все, что он сделал.
Но сначала надо вытащить Акашию из Урика.
— Павек!
— Ничего. Я пытаюсь думать.
— Думай побыстрее, — мрачно предложил Йохан. — Очень скоро прозвенит полночный колокол. Внутри или снаружи, но мы не можем оставаться здесь. У тебя, случаем, нет друзей, к которым мы можем пойти? Женщина, быть может?
* * *
Дованна вернулась, мрачная и злая, и оставалась с ним до тех пор, пока он не потряс своей головой так решительно, что Акашия задрожала еще сильнее, и она сжала его рубашку своими холодными кулаками, и ледяной холод ее рук он почувствовал даже через толстую ткань. Телами могла бы вылечить ее, он был уверен в этом, но довести ее до Телами было не так-то просто.
Он не видел иного выхода, как остаться внутри города, поспать и поесть — то, что можно купить утром на рынке — и тогда, он надеялся, она придет в себя настолько, что они смогут вырваться из города и уехать.
Да, остаться, но где? Места его жизни: приют, бараки, архивы и даже таможня промелькнули перед его мысленным взглядом. Конечно, таможня с ее лабиринтом из тысяч и тысяч складов могла быть последним шансом для беглецов — самым последним шансом.
Еще была Берлога Джоата, около таможни, где он обычно проводил время, пил и ел, но Джоат не был другом для его товарищей, да и Берлога открывалась после полуночного колокола. Кроме того, была еще одна причина не появляться там: они не могли даже войти туда без того, что его увидело бы множество темпларов, а цену за его голову еще никто не отменил.
Было и еще одно место, наполненное самыми смешанными воспоминаниями, о котором он начисто забыл, хотя и провел там последнюю ночь перед тем, как сбежать из Урика: нора Звайна под Золотой Улицей, около фонтана Ярамуке. Учитывая последние события перед побегом из Урика, Звайн, наверно, был даже еще меньшим другом, чем Джоат, но он должен принять их — и не только потому, что вместе с Йоханом и Руари их трое против одного.
А может быть завтра он сможет завершить круг, забрав Звайна из Урика с собой. У них четыре канка; они смогут сделать это…
— Сейчас, Павек. Сейчас.
— Все в порядке. Я думал… о месте. Там мы будем в безопасности.
Йохан взял Акашии на руки и положил на плечо. — Где? Как далеко?
— Нора под Золотой Улицей. — Он уже шел. — Принадлежит одному сироте, которого я знаю… — Он хотел сказать больше, но передумал. — Он примет нас, я уверен.
Компания из двух совершенно разных мужчин и дварфа с женщиной на плечах, идущих по улице, была не самым необычным зрелищем в городе, гда свадьба чаще всего сопровождалась рабством или похищением. Несколько людей взглянуло на них, но большинство людей торопились домой и не глядели по сторонам, даже здесь, в квартале темпларов, и никому даже в голову не пришло что-то спросить у них.
