Она снова была огромной птицей, грациозным ястребом, восседающим на ветке мертвого, засохшего дерева, склонившегося над восточным берегом реки Сарбрин немного вниз по течению от перекинутого через нее каменного моста. Кэтти-бри могла разглядеть разукрашенные стенки, окаймляющие с боков дорогу перед мостом. Дорога, извиваясь, убегала к каменистым холмам и вела Кэтти-бри очень хорошо знала это — к восточным воротам обожаемого ею Мифрил Халла.
Как ей хотелось туда! Как она была бы счастлива вновь увидеть эти освященные веками стены, которые она так долго называла своим домом!
Она вздрогнула, представив, как стоит перед своей собственной могилой, своей и Реджиса. В этой могиле лежит ее прежнее тело, без сомнения истлевшее до костей.
Эта мысль недолго угнетала ее. Ибо теперь она была любимым детищем Миликки и видела мир сквозь призму философии богини — как бесконечный цикл, вечное существование в неких материальных рамках, служащих вместилищем души и придающих ей вещественность и форму.
Истлевающие останки под пирамидой в Мифрил Халле не имели к ней отношения. Уже не имели.
И все же эта мысль тревожила ее. Несмотря на всю преданность и веру в песнь, которой она научилась в Ируладуне, в путь Миликки, Кэтти-бри не хотела оказаться перед этой могилой.
Не теперь. Она еще попросту не готова.
Ястреб расправил крылья и взмыл в воздух, пронесся над рекой и направился дальше.
На запад, все время на запад.
Едва Кэтти-бри скрылась из виду, по дороге на восточный берег реки выкатился караван.
Головная повозка въехала на мост, и дворфы, перегораживающие его, закричали, но это были приветственные возгласы, а не требования назвать себя. Ибо над передней повозкой развевался вымпел, хорошо знакомый народу Мифрил Халла.
На четвертой по счету повозке рядом с возницей сидел юный рыжебородый дворф, которому пришлось напомнить себе о необходимости дышать, пока они подъезжали к великолепным воротам Мифрил Халла, королевства, которым он дважды правил.
Часть 4. Путь к пирамиде Кельвина
Есть ли большая надобность в рамках социального развития, нежели потребности в доверии? Существует ли более важная составляющая для дружбы или для сплоченности команды?
И тем не менее на протяжении жизни много ли встречает каждый тех, кому он действительно может доверять? Боюсь, что очень немного. Да, в менее важных вопросах мы доверяем многим, но когда затрагиваются чувства, делающие нас по-настоящему уязвимыми, число наших доверенных лиц резко уменьшается.
Именно этого всегда недоставало в моих отношениях с Далией и в приятельстве с Артемисом Энтрери. На мой теперешний взгляд, можно только посмеяться над тем, что я доверял Энтрери больше, чем Далии, но лишь в тех вопросах, что касались взаимной выгоды. Окажись я в ужасной опасности, бросился бы кто-либо из них мне на помощь?
Полагаю, да, будь у них какие-то шансы на победу, но если их помощь означала бы истинную жертву, когда нужно пожертвовать жизнью, чтобы спасти мою... что ж, тогда я точно погиб бы.
Возможно ли, что я стал настолько циничным, чтобы принять это?
Кто я тогда такой и кем мог бы стать? Я позабыл, что у меня были друзья, готовые оттолкнуть меня с пути летящего копья, даже если это означало бы, что копье пронзит их самих. Так было с Компаньонами Из Мифрил Халла, где все были за одного.
Даже Реджис. Как часто мы посмеивались над Реджисом, отсиживавшимся в укромном месте, пока шел бой, но все мы знали наверняка, что наш приятель-хафлинг будет тут как тут, если нам придется туго, и я действительно не сомневался, что мой маленький друг прыгнет выше собственной головы, чтобы перехватить летящую мне в грудь стрелу, добровольно жертвуя собственной жизнью.
Не могу сказать того же о второй группе, с которой я путешествовал. Полагаю, свою жизнь за меня не отдали бы ни Энтрери, ни Далия — хотя, по правде, я никогда не знал, чего ожидать от Далии. Монах Афафренфер был способен на такую преданность, как и Амбергрис, дворф из Адбара, но заслужил ли я ее у них или нет, я не знаю. А Эффрон, искалеченный колдун? Не уверен, хотя сомневаюсь, что человек, пробующий себя в столь темном искусстве, может иметь великодушное сердце.
Возможно, со временем эта вторая компания сплотилась бы так же, как Компаньоны из Мифрил Халла, и, вероятно, вместе с укреплением связей не заставили бы себя ждать и самоотверженные проявления высочайшего мужества.
Но проведи я с ними хоть сотню лет, мог бы я ожидать от них такого же самопожертвования и доблести, как от Бренора, Кэтти-бри, Реджиса и Вульфгара? В безнадежной битве, когда шансы очевидно неравны, мог бы я выдвинуться во фланг нашему общему врагу и быть полностью уверен, что, когда придет время нанести удар, эти остальные окажутся рядом со мной, чтобы победить или умереть?
Нет. Никогда.
Такова связь, которая никогда не станет материальной, степень любви и дружбы, которая превыше всего — даже основного для всех инстинкта самосохранения.
Узнав про связь Далии с Энтрери, я не удивился, и не только из-за той роли, которую сам сыграл в ее изгнании. Она наставила мне рога, чего никогда, ни при каких обстоятельствах не совершила бы Кэтти-бри. И меня не удивило это открытие, поскольку принципиальное различие между двумя женщинами было очевидным с самого начала. Быть может, в первое время я обманывался насчет Далии, ослепленный интригой и страстью или же странной идеей, будто сумею как-то исцелить ее душевные раны, а скорее всего, потребностью найти замену тому, что я потерял.
Но я всегда знал правду.
Когда Эффрон рассказал мне о ее развлечениях с Энтрери, я сразу поверил ему, потому что это соответствовало моим представлениям о наших взаимоотношениях и об этой женщине. Я не был ни удивлен, ни сильно ранен. Тем не менее я лгал себе, тем не менее старался поверить этой лучшей из женщин, каковой я считал Далию.
Я хотел повторения Компаньонов из Мифрил Халла. Больше всего на свете я хотел снова познать ту степень дружбы и доверия — подлинного и глубокого, сердцем и душой, — что были у меня все эти годы с моими дорогими друзьями. Мир не засияет для меня, пока я не обрету этого вновь, и все же боюсь, что познанное мною однажды уникально, что оно — плод обстоятельств, которые я не могу воспроизвести.
