— Буду ждать с нетерпением! До скорой встречи! — ответила трубка и запищала короткими нервными гудками. Затем и они прекратились.
— Уходим!? — спросил Всеслав, вернувшись в прихожую и поглядывая на выход.
Посреди лестницы вверх лицом лежал труп хорошо одетого мужчины. Из размозженного затылка вытекали мозги. Всеслава чуть не вывернуло, но он был готов все равно последовать за скальдом, если бы тот объяснил куда. Однако теперь Инегельд почему-то медлил.
— Не двигаться! Лицом к стене! — крикнули снизу и по ступеням загромыхали тяжелые ботинки блюстителей закона.
— Назад! Давай назад! — Инегельд втолкнул его в квартиру.
— Но это же милиция?!
— Вилами на воде писано! Какая это милиция!? Это стражи мирового порядка. Охотники за чужими идеями. Запирайся, и не высовывайся! — приказал проводник, не вызывающим возражений голосом. — Человек десять — никак не меньше. И, похоже, у нас с ними много спорных вопросов, — добавил он, оставшись в одиночестве.
Щелкнув замком, Всеслав не поверил своим глазам — в руках он сжимал Игорев посох. А Инегельд остался безоружным. Выругавшись, Всеслав попытался выйти наружу, но не тут то было. Дверь не поддавалась, словно заговоренная. Тогда он прильнул к глазку и замер в ожидании чего-то страшного.
Миновав вечнозеленый бор, рыцарь и его проводник выехали к морю. Над побережьем господствовал холм с высоким каменным донжоном. Вокруг тянулась свежая деревянная стена, укрепленная угловыми башнями, перед которой был вырыт глубокий ров, наполненный водой. Эти башни также имели каменное основание с характерным талусом. Картину дополнял деревянный разборный мост, впрочем, достаточной ширины, чтобы на нем свободно разминулись две телеги. Холм плавно спускался к плещущему Холодному морю, где располагалась пристань и торжище.
— Вот он, Старград!
— Чего? — не понял Роджер
— Альденбург! Приехали! — поправился Святобор.
Стражники уж было замкнули врата, когда на мосту показался франк и его оруженосец. А кто еще в такую пору мог сопровождать рыцаря? Святобор, понятно, не стал никого разубеждать.
На третьем скакуне поперек седла лежал труп. И ругу пришлось бегло описать схватку с грабителями. Роджер между тем уплатил пошлину за обоих. Затем вызвали старшего. И франк снова раскошелился, чем подкрепил свое требование похоронить убитого на освященной земле. Несомненно, это вызвало большое уважение к странствующему рыцарю.
Роджер еще раз пригласил «свея» на службу, но тот снова вежливо отклонил просьбу. Свое недовольство франк выразил тем, что он забыл про обещаный своему спутнику ужин. Святобор же был слишком умен, чтобы лишний раз напоминать об этом.
На городской площади они расстались — рыцарь рассчитывал переночевать у святых отцов, а руг отправился к знакомому по предыдущим скитаниям еврею. Когда-то он спас от пиратов сына ростовщика, и с тех пор не раз находил ночлег у того в лавке.
— Если благородный сэр соизволит меня выслушать…
— Говори, свей.
— Не сочтите это богохульством! Ищите того Чернокнижника среди святых братьев. Сдается мне, ваш враг скрывается там, где его никто не стал бы искать, веря в непогрешимость матери-церкви. Я помню одного колдуна, который прислуживал епископу Абсалону. И если вдруг что этой ночью разузнаю — непременно сообщу вам.
— Да хранит тебя Господь! Я отдал бы половину состояния, лишь бы увидеть Жозефа Флорентийца на костре.
— Да сопутствует вам удача, сир Роже! — потрафил руг, прощаясь с рыцарем.
* * *
Святобору открыла испуганная ночным визитом полная черноволосая женщина с легким намеком на усы над пухлыми вывернутыми губами, в ней он без труда узнал жену Назара.
— У меня есть дело к твоему мужу. И если ты поторопишься его разбудить, то я в долгу не останусь.
Ривка посмотрела ему за спину, но не обнаружив там никого, нехотя пропустила гостя в дом.
Шаркающей походкой из комнат вышел хозяин лавки, а с ним Янкель, вооруженный длинным кинжалом, здоровенный детина, служивший при Назаре кем-то вроде телохранителя.
— Мир этому дому. Я смотрю, ты не рад мне, старик?
— Признаться, господин, уж и не чаял застать вас в живых. Ходили слухи, что из Арконы не спасся ни один человек. Да славится праотец Авраам! — ответил ростовщик, знаком отсылая Янкеля.
— Вранье. Как видишь, я снова здесь. Мое золото цело?
— Богу известно, как бедны дети его, но оно в полной сохраности. Я долго не имел от вас известий, правда, опыт говорит, что у золота всегда найдется хозяин. А вы, несомненно, приехали по случаю завтрашнего праздника. Я должен был догадаться.
— А в чем дело?
— Он ничего не знает. Слышишь, Ривка? Наш гость приехал в пасть ко льву, а думает, это веселая прогулка. Не мне, старому еврею, что-то советовать, но вы бы поостереглись. Завтра на центральной площади сожгут языческие идолы с самого вашего острова. Уже привезен какой-то семиглавый истукан и еще деревянный ругенский кумир с этими, ну, как их там… В руке… Играть… Потом, какая-то медь… Не согласится ли господин разделить со мной скромный ужин?
— Это было бы очень кстати. Я не ел сто лет. А нельзя ли выкупить сию медь, почтенный Назар?
— Известно, что филистимляне алчны, но они не так глупы. Мороз по коже, что может случиться, если епископ прознает…
— Любому оружейнику нужен лом, и бояться тут нечего. Я дам по пять золотых за каждую статуэтку.
— Говорят, эти изображения уже сильно испорчены пламенем и варварским письмом, — вздохнул ростовщик.
— Семь золотых.
— Да будут им надписи эти, как Валтасару огненные знаки. Штуку — за десять золотых. Я и так останусь в накладе. Подумайте сами, мне надо сторговаться со стражей, затем с тем же кузнецом, чтобы говорил всем, как переплавил варварские лики.
— Ты получишь деньги.
— Я чувствовал себя уверенней, когда бы имел задаток.
— Нет! Сначала ты выкупишь наших кумиров — потом я рассчитаюсь с тобой. Мы добрые знакомые Назар и не привыкли обманывать друг-друга…
— Ах, мне бы ваши заботы! Я был бы самым счастливым евреем на Свете.
— Но если все-таки ты вздумаешь меня надуть…!
— Хвала Авраамову богу, я еще не выжил из ума, господин. Если ваша медь продается — завтра же она будет у вас. Но ведь мой добрый господин тоже недолговечен, и лишь прародители могут знать, что случится с ним завта.
— Вот-вот. И не забудь, что я меняю медь на золото, которое столь любимо твоим племенем.
— Какой бедняк не радуется звону монет? Но вас я не предал бы и за копи царя Соломона.
