Темная гостиная, пятерка свечей в серебряном канделябре, пустой камин за цветастою ширмой. Гардины, которые панна задернула самолично… следят ли за ней?
Несомненно, следят.
Генерал — губернатор, поговаривают, супругу уважает… а еще побаивается, поскольку человек он в высшей степени разумный, а разумным людям свойственно испытывать определенные опасения, ежели в ближайшем их окружении находится человек, сведущий в ядах.
Во всяком случае, коньяк Себастьян разливал сам.
— Все еще обижаетесь на меня? — поинтересовалась Мазена, принимая бокал. В темном платье, пожалуй, чересчур уж строгом, лишенном всяких украшений, она выглядела старше, нежели год тому.
И жестче.
— Мне представляется, причины на то есть…
— Есть, — Мазена не спешила сесть, оглядывалась с немалым любопытством. — В этой комнате прежде не бывала… Аврелий Яковлевич не любит гостей, но тот обряд…
— Обряд?
— Свадебный.
— Мне казалось, свадебные обряды проводят в храмах.
— И в храме был, конечно… вы же присутствовали.
— Пришлось. По долгу службы.
— Конечно, — она держала коньячный бокал в ладонях, подносила к носу, вдыхала аромат напитка. — Но храма недостаточно… иные браки по сути своей являются сделкой. А нет сделок более прочных, нежели заключенные на крови. Вам ли не знать, сколь прочен этот поводок.
Полуулыбка.
И тоска в темных глазах, но взгляд Мазена не отводит.
Значит, клятва на крови… и верно, странно было бы думать, что генерал — губернатор согласился бы на меньшее. Он желает союза, но не верит союзнику. Что потребовал взамен?
Верность?
Не ту, супружескую, которая нужна многим. Себастьян подозревал, что этакой верности генерал — губернатору будет мало… да и Мазена достаточно разумна, чтобы не угодить в скандал. Значит, речь о другой… верности короне?
Пожалуй.
— Вы здесь…
— Потому, что мне кажется, что вы способны меня понять… видите ли, мой дед… многие полагают его человеком специфического толка… неуживчивым. Злопамятным. Жестоким до крайности. И это правда.
Себастьян кивнул. Со стариком Радомилом он был знаком, не сказать, чтобы знакомство сие было давним и доставлявшим удовольствие, но… Радомилы замолвили слово за Лихослава.
Честью поручились.
— Однако он справедлив. Это первое. А второе — он не забывает долгов. Всех долгов, — подчеркнула Мазена.
— И чего он хочет?
Значит, явилась она сюда не по приказу супруга. Радомилы… во зло или благо?
Мазена молчит.
— Прекратите, — Себастьян демонстративно сел первым, и хвост на колено закинул. Бокал поднял, глядя, как искажается в коньячно — хрустальной линзе комната и сама Мазена. — Вы ведь пришли сюда напомнить, что я должен Радомилам. Должен. И не отступлюсь от этого. Потому прекратите играть. Я уже устал от всех этих… недомолвок, гишторий, из пальца высосанных. Скажите прямо, что вам от меня надо.
— Скажу. Вы слишком эмоциональны.
— Это врожденное.
— Врожденные недостатки исправляются.
— Вас, вижу, в свое время хорошо исправляли.
Она вздрогнула и коньяк выпила, не по — дамски, одним глотком, занюхала платочком и усмехнулась:
— А еще вы частенько говорите то, о чем следовало бы промолчать. Вы не игрок.
— Почему же. Но предпочитаю другие игры…
— Прямо… Радомилы вам не враги.
— Но и не друзья.
— Почему? — Мазена поставила бокал на столик и все же присела. — Все зависит от вас и только от вас… но у меня и вправду не так много времени, чтобы тратить его попусту. Мы с вами на одной стороне. Радомилы поручились за вашего брата.
— И я им за это благодарен.
— Хорошо. Чужая благодарность никогда не бывает лишней, — она отвернулась. Взрослая маленькая женщина, которая слишком рано заглянула на изнанку власти. И видать не зря шепчутся, что каменный венец Радомилов со смертью старика к ней отойдет. Удержит ли?
Удержит.
— Если вашего брата обвинят… вернее, его уже обвиняют, но пока все это, — Мазена взмахнула рукой. — Голословно. Но как только у обвинения появятся доказательства… хоть какие-то доказательства, найдутся те, кто вспомнит Радомилам их неосторожность. Это огорчает дедушку.
— Мне жаль.
— Жалости мало, Себастьян. Найдите вашего брата.
— Его нет в городе.
— Знаю.
— Откуда?
Мазена коснулась виска.
— Когда все это началось, дедушка решил, что… за Лихославом стоит приглядывать.
— Вы за ним следили?!
— Только не говорите, что вас это возмущает.
Себастьян возмущаться не собирался. Напротив… если Радомилы следили, а Лихо не убивал… нет, он не убивал, потому что не был убийцей, но теперь появится свидетель, который…
— Ваш брат и вправду покинул город. Более того, не совсем в… человеческом обличье… более того, у дедушки имеются основания полагать, что вскоре его обвинят еще в одном убийстве. Поэтому важно, чтобы ваш брат вернулся и лично ответил на эти обвинения.
Она не спешила заговаривать вновь, разглядывая холеные свои руки.
Случалось ли ей убивать?
Помимо тех конфет, которые не идут из головы… ведь и вправду, был бы человеком… интересно, цветы на могилу прислала бы? Прислала… хоронили бы с помпой, старший актор сложил голову на государевой службе… и не прислать букет было бы моветонно.
— Мне кажется, вы снова думаете не о том…
— Лихо не убивал, — Себастьян пригубил коньяк, который показался не в меру горьким. — Есть ваш свидетель. Есть показания Аврелия Яковлевича…
— Который тоже заинтересован в том, чтобы вашего брата оправдали. Как и вы. Правда, интересно выходит? Убери одну фигуру, и еще минимум три исчезнут с доски. Хороший ход…и вам, быть может, будет печально слышать сие, но ваш брат в этой игре — пешка.
— Как и я.
— Что вы, вы себя, Себастьян, недооцениваете. Вы никак не пешка. Конь, а быть может, и ферзь…
— Ферзем скорее ваш дед является.
— Он будет рад услышать, — Мазена склонила голову. Пустой жест показной благодарности. — А теперь, пожалуйста, послушайте. Я рассчитываю, что вашей благодарности Радомилам хватит, чтобы… не распространяться о том, что вы сейчас услышите.
Она поднялась.
Обошла комнату кругом, остановилась у столика.
Сняла сумочку, в которых дамы веера носят, только в этой лежали куда более полезные вещи.
Платок, завязанный на три узла. И клубок черных спутанных волос, сперва показавшихся Себастьяну конскими.
— Не стоит прикасаться, — Мазена остановила его руку. — Чревато.
Пятерка ржавых, уродливого вида гвоздей. И золотая сеточка, которую Мазена поднесла к свече. Сеточка вспыхнула белым пламенем, поднялась к потолку, развернулась…
