Нельзя молчать: мысли дурные в голову лезут. Им там ныне просторно.
– Урфин, я хотела спросить… точнее, не совсем спросить. Кайя рассказал, что между вами произошло.
Обидится? Отвернется? Нет. С ответом он не тянет, только встряхивает головой, и хвост на шлеме качается струной маятника, ударяя по металлу.
– Ну, полагаю, рассказ был односторонним. Иза, я – кромешная сволочь, и лучше, если ты будешь об этом помнить. – Урфин дернул ремень под подбородком и стащил шлем, оставшись в смешной вязаной шапочке, из-под которой выбивались светлые локоны.
– Ошибки не было. Кайя отдал мне Фарнер под базу. У меня есть корабли, а остров довольно-таки удобен. Надо только привести его в порядок. Пристани восстановить. Городом заняться. Но это долго – восстанавливать. Я решил, что проще наново все построить, и вычистил остров. Кто там жил? Пираты. Контрабандисты. Шлюхи. Мошенники. Воры. Всякий сброд, который не стоит упоминания, но лишь занимает место и мешает поселенцам. Я действовал во благо протектората.
Я не слышу его так, как слышу Кайя, но зато вижу вздувшиеся сосуды на висках. И капли пота, которые стекают за шиворот. Вот тебе и светлый рыцарский образ.
– Я вполне осознанно убил несколько тысяч человек. Что бы со мной сделали в твоем мире?
– Посадили бы.
Смертной казни у нас нет. А вот здесь имеется.
– Мне грозило обвинение в измене. А при том, что я не собирался отрицать… Проклятье, Иза, я гордился тем, что сделал! И готов был ответить. Казнь? Я не боялся.
Еще один с острым воспалением совести на мою несчастную голову.
– Но раб за свои поступки не отвечает. Его нельзя судить. Женщин можно за некоторые преступления. Детей тоже. Не рабов. С ними разбирается хозяин. Я думал, Кайя меня убьет. Он даже не орал. Просто взялся за кнут и… потом еще добавил пару раз уже на холодную голову. При свидетелях. Совет получил подтверждение того, что я есть.
Вот я и расковыряла еще одну чужую рану. И что теперь делать с новообретенным знанием? Грехи отпустить? Так я не уполномочена.
– Кайя вышвырнул меня из замка, сказав, что если я дерьмо, то с дерьмом мне и работать.
Урфин поднял шлем и уставился на собственное отражение.
– Первое время я его ненавидел, но… знаешь, однажды я просто понял, что жив. И дышу. И солнце вон светит, а я это вижу. Птички поют, и я слышу. Вода холодная. Хлеб горячий. А я живой, и мне нравится быть живым. И что люди вокруг – это именно люди, а не сброд или балласт. Вот тогда-то до меня начало доходить, что именно я натворил. Гляди.
Я повернулась туда, куда указывал Урфин. Скала, мимо которой шла галера, вздымалась до самого неба. Вершина ее была алой, словно пламенем объятой, и в этом пламени горел белый замок, такой далекий и хрупкий. Сказочный. Только сказка ноне мрачновата.
– Кайя в очередной раз спас мою шкуру.
Подпортив слегка. Бывает. Молчу, не зная, что сказать, но Урфину, похоже, нужен не столько собеседник, сколько слушатель.
– Я заигрался, Иза. В несчастного мальчика, которому не повезло родиться рабом. Я носился со своими обидами, не замечая, что плохо не только мне. Само собой разумелось, что Кайя за меня заступается, что это его долг, обязанность и вообще… всю жизнь его подставлял. А он терпел. Ждал, что поумнею. Вот и вышло… вроде бы я поумнел, но Кайя мне больше не верит.
– Те шрамы, которые… – Я коснулась волос.
Куафер настойчиво предлагал нашей светлости парик, но мы отказались. Как отказались от воска, жира и муки, которые обеспечили бы надежную фиксацию наших непослушных локонов.
Тонкая сетка для волос из той же шкатулки, что и ожерелье, – вот то, что мне нужно.
Куафер вздыхал, пеняя нашей светлости за легкомыслие.
– Как-то я нагрубил леди Аннет, а отец Кайя услышал. Он был редкостной сволочью, но Аннет любил. Если это можно было назвать любовью. Ну да поймешь потом. Главное, что грубости она не заслуживала. Но я же был умнее всех! – Урфин хряснул шлемом о мачту, и та заскрипела. Нет, эмоции эмоциями, но нам бы еще до берега доплыть. – Я и ему нашелся чего сказать. Заступился за друга…
Пара новых в моем лексиконе слов и укоризненный взгляд коня. Гнева я глажу по шее. Красавец. Копыта ему подкрасили. Шерсть выстригли узорами. В хвост и гриву ленточки вплели. Но Гнев во всей этой красоте умудрялся сохранять солидный вид.
– Он мне ничего не ответил. Но вызвал книжников. Так я оказался в коконе, а Кайя – в колодце, чтобы под ногами не мешался.
– Что такое кокон?
– Устройство, которое делает из человека… существо. Тень. Три дня, и самый строптивый раб всю строптивость растеряет. Будет жить лишь одним желанием – сделать хорошо хозяину. Я просидел сутки, но мало что помню. Свет, который мигает. Звуки какие-то. И что вокруг постоянно все движется, отчего тошно. За эти сутки Кайя себе полголовы снес, хотя его даже поцарапать сложно было.
– И его отец сдался?
Сволочь. Мертвая сволочь, и я рада, что мертвая. Как можно было поступить так с собственным ребенком? И неужели не нашлось никого, кто бы заступился?
– Нет. Ему приказали. Оракул редко вмешивается, но тогда… случилось чудо, иначе не скажешь. Правда, мне оно пошло не впрок. Я боялся, Иза. Того, что перестал быть собой. И чтобы доказать обратное, снова и снова вляпывался в истории. Старик меня не трогал, а вот Кайя доставалось за двоих. Он пытался говорить со мной, объяснить, а я не слышал. Я за свою независимость воевал. Довоевался.
Может, их Оракул, чем бы он ни был, подскажет, где найти хорошего психотерапевта, согласного поработать в тихом и неуютном мире? Я с этим вряд ли справлюсь. Меня тянет и надавать Урфину пощечин, и пожалеть, потому что и он получил свое. Их обоих изуродовали, и, если я что-то понимаю, только сейчас шрамы начинают затягиваться.
– Он на тебя не сердится. – Я поняла, что вряд ли сумею выразить мысль изящно. – Скорее уж на себя. По-моему, он считает себя виноватым. И не важно в чем.
Урфин кивнул.
– Старый урод внушал Кайя, что он недостаточно хорош. Неидеален.
Кайя неидеален? Да с него эталон отливать можно для местной палаты Мер и Весов. О, как я зла! Наша светлость в бешенстве просто. И злость странным образом придает уверенности: я не позволю и дальше издеваться над моим мужем.
Никому и никогда.
Линия горизонта раскрылась, выпуская берег. Разноцветные крыши домов сливались друг с другом в одно лоскутное одеяло, расшитое нитями дорог.
– Урфин, – я поманила его пальцем и, когда он наклонился, пообещала: – Если ты еще раз выкинешь что-нибудь этакое… такое, что расстроит Кайя, я лично сломаю тебе нос.
