Он вытянул вперед руку. Тускло блеснули перстни, нанизанные на тонкие холеные пальцы.
В ответ Леонард лишь грязно выругался, предложив имперцу вместо книги нечто, на что тот вряд ли бы согласился.
— Ну что за грубость, – поморщился Сандро. – Слова, совсем не достойные отпрыска благородного графа. Книгу, щенок!
— Попробуй возьми! – огрызнулся Леонард и попятился вглубь островка, держась по краю вымощенной квадратными плитами дорожки.
Имперец спокойно следил за ним, не меняя позы. Леонард пятился дальше, ступая осторожно, будто по тонкому льду. Ему казалось, что плиты под ногами потрескивают под его весом, а сама поверхность дорожки покачивается, словно движимая толщей воды, колыхающейся под тонкой ледяной коркой. Каждый миг исполнился ожидания развязки, которой страшишься и желаешь одновременно. Как во время дуэли с десяти шагов, когда разворачиваешься и успеваешь заглянуть в черный глазок пистольного дула, которое вот–вот изрыгнет огонь.
Леонард полжизни бы сейчас отдал за возможность сразиться с черноволосым на честной дуэли, но не стоять вот так – безоружным, беззащитным, дрожащим так, будто Дева Смерти уже обняла за плечи своими ледяными пальцами и ласково, но настойчиво тянет за собой в бездну.
Пятясь, он оступился, задев одну из тумб со светящимися кристаллами, и начал падать на спину. Чтобы удержаться на ногах, Леонард ухватился за кристалл всей пятерней. Руку будто пронзили тысячи мелких иголок, и онемение быстро распространилось до самого локтя. Под весом Леонарда кристалл выдрался из крепления и со стеклянным звоном брякнулся рядом с ним на дорожку. По гладкой поверхности тут же пошли полоски продольных трещин.
Леонард взвыл, потирая ушибленную поясницу. Сандро раздраженно крикнул:
— Быстрее, щенок! Не трать зря мое время.
— Да пошел ты! – рявкнул юноша, встал на четвереньки и укрылся от имперца за тумбой.
Треснувший кристалл лежал рядом и, кажется, тихонько, но непрерывно звенел. Леонард опасливо покосился на него, потом на Сандро, который, потеряв терпение, двинулся к нему. В руке имперца сверкнул полумесяцем клинок изогнутого кинжала.
Как и сам Леонард, имперец придерживался края дорожки. Ступал мягко, бесшумно, ставя ступни в одну линию, будто шел по канату. Леонард напружинился, как подкарауливающая добычу кошка.
Сандро приближался нарочито медленно, поигрывая кинжалом. Он был уже в пяти шагах, когда Леонард, наконец, выпрямился. Ладони, обхватившие кристалл, уже сплошь покрытый паутиной трещин, обожгло холодом. От боли и отчаяния Леонард взревел раненым тигром и, подавшись вперед, что есть силы швырнул кристалл в грудь имперцу.
Бросаясь за тумбу, он еще успел заметить, как Сандро машинально вскинул руку с кинжалом, отбивая светящийся снаряд в полете.
Вспышка была столь яркой, что обожгла глаза даже сквозь плотно сомкнутые веки. Леонард обхватил лицо ладонями, чувствуя, как над ним полыхнуло пламя. Кожу на неприкрытой шее защипало от ожога.
Под закрытыми веками плясали мутные красные пятна. Леонард, кое‑как протерев глаза, выглянул из‑за тумбы.
Сандро распластался на квадратных плитах пола лицом вверх и стонал. Сначала тихо, будто бы удивленно, потом все громче, пока стон не перешел в исступленный рев, прокатившийся по пещере многократным эхом. Имперец согнулся, силясь подняться, и Леонард содрогнулся, увидев спекшиеся в уродливые колтуны волосы и бугристую багровую маску вместо лица и шеи. Глаза имперец каким‑то чудом сохранил, и они влажно сверкали белками на фоне обожженной кожи. Одежда на груди, плечах, животе дымилась и, похоже, намертво склеилась с опаленной кожей. В воздухе витал тошнотворный запах горелых волос и кожи.
Сандро медленно поднял к лицу скрюченные обугленные пальцы, на которых четко выделялись блестящие перстни – их магическое пламя, похоже, не тронуло вовсе. Исторг еще один душераздирающий вопль.
Леонард подобрал отлетевший в сторону кинжал имперца.
— Добей! – прохрипел тот, поймав юношу взглядом жутких глаз, наполовину прикрытых красными опухшими веками с остатками ресниц.
Юноша покачал головой.
— Это тебе за Бенедикта, падаль, – процедил он. – Ты будешь подыхать долго.
Под вопли обожженного он двинулся ко входу в пирамиду. Оставшуюся до него дюжину шагов преодолел медленно, боясь ловушек. Но либо ловушек уже не было, либо ему посчастливилось миновать их.
В пирамиде было сыро и заметно прохладнее, чем снаружи. Все ее внутреннее пространство занимала одна большая квадратная комната с возвышением в центре. Там устремлялись в потолок две толстые колонны, испещренные уже знакомыми Леонарду угловатыми рунами. Вокруг них выстроилось с дюжину приземистых тумб, на половине из которых лежали светящиеся кристаллы, а на остальных – какие‑то покрытые толстым слоем пыли ларцы.
Стены комнаты обросли тяжелыми пластами мха, с потолка бахромой свисали белесые лохмотья паутины. В центре, между колоннами, и вовсе наросло что‑то невообразимое, будто гигантский, в два обхвата, бурдюк для вина, покрытый слоем мохнатой бурой плесени. От него к колоннам отходило множество толстых влажно поблескивающих жгутов, похожих на растянутые кишки.
Пахло гнилью и мускусом.
По скользким от мха ступеням Леонард поднялся на возвышение. Пальцы, обхватывающие ребристую рукоять кинжала, занемели от напряжения. По–прежнему боязно было делать каждый шаг – ловушки могли оказаться где угодно.
Он поскреб кинжалом продолговатый ларец на ближайшей к нему тумбе. Под слоем вязкого влажного мха обнаружился покрытый зеленоватым налетом патины металл. Леонард попробовал просунуть лезвие под крышку и, когда это удалось, нажал на рукоять. С протяжным ржавым скрежетом ларец раскрылся.
Внутри, на полуистлевшей тканевой подкладке, лежала ажурная серебряная цепь в два пальца толщиной. Плетение было великолепным – не грубые овальные звенья, жестко сцепленные друг с другом, а множество тонких крученых жгутов, переплетенных между собой в четком узоре. Леонард, отложив кинжал и вытерев взмокшие ладони о штаны, осторожно прикоснулся к ней. Приподнял, чуть растянул. Хитроумное плетение позволяло ей вытягиваться, становясь в несколько раз тоньше. На одном конце цепи располагалось крепление из трех соединенных тонкими планками браслетов и каких‑то прозрачных трубок с шипами на конце. На другом – острый составной наконечник в ладонь длиной.
Похоже на кистень, крепящийся прямо к предплечью. Хотя, пожалуй, называть эту удивительную штуку кистенем – сущее кощунство.
Леонард сунул ее за пазуху и вскрыл другой ларь, побольше. Там обнаружилась целая стопка полуистлевшей одежды. Судя по остаткам золотых позументов, предназначалась она для весьма важной особы. Тут же, в небольшом углублении, поблескивали два массивных золотых перстня, без камней, но украшенные филигранной резьбой. Леонард, недолго думая, подобрал перстни и спрятал в кармашек на поясе.
