– Я не знаю, где сейчас Маша! – искренне ответил Сергар – Она уехала. Все. Ее нет.
– Допустим. Где мои деньги?
– Не знаю! – так же искренне ответил пленник, скосив глаза налево, туда, где стоял подручный бандита с молотком в руках – Я вообще сегодня впервые вышел на улицу, за много дней – впервые! Как я мог убить твоих людей?! Четверых?! С оружием, пистолетами и гранатами?! Ты соображаешь?
– Откуда ты знаешь, сколько их было? – тихо спросил бандит, переглянувшись с подручным – Нигде не говорилось, что их было четверо. Ни мы не говорили, ни в новостях не было. Откуда знаешь? Одного разнесло в клочья. Нашли три обгорелых трупа. Ты говоришь о четверых. Итак – откуда знаешь?
Тут Сергар понял – попался!
* * *
– Ты не рада встрече? Тебе не нравится? – глумливый голос впиявливался в мозг, пальцы – в бедра, спинка дивана – в грудь. Было очень, очень плохо, и это по контрасту с тем, что происходило ночью.
Зоя с тоской вспоминала прошлую ночь, стараясь отключиться от происходящего, не думать о том, что с ней делают. Не получалось. Из ее глаз сами собой текли слезы, крупными каплями падая на кожу дивана, собираясь в небольшую лужицу.
Виталий навалился как медведь, пытающийся сломать хребет корове, и так же как беспомощная корова, Зоя могла только реветь и дергаться, в безуспешной попытке освободиться от стальных объятий. Черен был слишком силен, разъяренный – еще сильнее. О приступах его неконтролируемой ярости ходили легенды – однажды в ресторане он разбил голову официанту, который не так подал очередное блюдо. Разбил бутылкой, и после того парень долго лежал в больнице, залечивая не только сотрясение мозга, но и многочисленные порезы на лице. Скандал замяли, говорили, что это обошлось Черену в кругленькую сумму – ведь теперь он был не просто руководителем ОПГ, но и депутатом, а депутату, как ни странно, совсем не все сходит с рук. Можно запросто лишиться депутатской неприкосновенности, а затем уже и свободы.
Зоя терпела, знала, все это когда-нибудь кончится, как кончается и хорошее, и плохое.
А еще – с горечью думала о том, что была совершеннейшей дурой, когда связалась с Виталием. Тогда он казался ей брутальным, сильным мужчиной, знающим, что хочет от жизни. Оказалось – он хотел только одного – трахать, все что шевелится – свою жену, многочисленных девок, в коих у него не было недостатка, ее, Зою, город, область, а при возможности – и всю страну.
Черен частенько хвастался, что в области у него есть влиятельные друзья, и скоро он станет областным депутатом, а потом – и депутатом Думы. Зоя в это не верила – в районе может пролезть в депутаты и такой отморозок, как Черенков Виталий, но в Думу эдакой пакости точно не пропустят.
Только вот любовнику об этом говорить не стоило – печальный опыт показал, что разбитые губы это очень больно, а сломанный зуб – не только больно, но и дорого. Пусть делает то, что хочет, лишь бы ее не трогал. Так думала и Зоя, и большинство из тех, кто жил рядом с Череном. Связываться – себе дороже.
Зоя теперь бы и не связалась, но было одно обстоятельство: во-первых на выгодную, хлебную должность ее приставил именно он, Виталий. Поссориться с ним означало нажить врага на долгие годы, или скорее – навсегда. А это означало только одно – из города нужно будет уезжать. И куда уезжать, если на тебе висит несовершеннолетняя дочь, а в другом месте тебя никто не ждет? Нужно вначале заработать денег, без денег никто никому не нужен. Ну и зарабатывала. Миллион Два. Потом три. Потом пять. Мало! Еще надо! Терпи! Терпи запах перегара, терпи эту тяжелую тушу, этот вялый, пахнущий тухлятиной отросток, которым Черен почему-то очень гордился, и любил тыкать им в лицо Зое, изображавшей внеземную страсть.
Может потому за эти годы она так ни разу и не испытала оргазма? Вспомнишь Черена – и сразу противно, все желание пропадает.
Вот и сейчас он был уверен, что Зое очень нравится, когда ее перегибают через спинку дивана и дерут, как дорожную шлюху. А когда она не пожелала, не захотела, не смогла изобразить удовольствие от "общения" со своим давним любовником, сделался злым, и теперь брал ее жестоко, грубо, стараясь причинить как можно больше боли.
– Что, не нравится?! Не нравится?! Шлюха! Сука! А с этим уродом – нравилось?! Предпочла меня – этому уроду?! Тварь извращенная! Ты забыла, чем мне обязана?! Забыла?! Я тебе дал все! Все! Еще и девку от кого-то прижила, тварь!
– Таня – твоя дочь! – задыхаясь, выдавила из себя Зоя.
– Не гони! Сколько мужиков тебя за это время драли?! Десять?! Двадцать?! Думаешь – я не знаю? Все знаю! Нагуляла, и пытаешься на меня повесить?!
– Не было у меня никого! – соврала Зоя, кривясь от боли. Черен раздирал ей ягодицы так, что едва не текла кровь.
– Врешь, сука! Я сквозь пальцы смотрел на твои шашни! Дождался, теперь ты связалась с уродом?! Тварь!
Зоя ненавидела его. Ненавидела так, что темной пеленой накрыло мозг, выдавило все чувства кроме ненависти, ярости и желания оскорбить, унизить, сделать больно этому скоту!
– Это ты урод! Ты! – вдруг яростно выкрикнула Зоя – Я с тобой никогда не кончала! Ты грубое животное! Животное!
– Я – животное?! – Черен вдруг оттолкнул ее от себя, и Зоя повалилась на пол, раздирая дорогие чулки о паркетный пол. В голове отстраненно мелькнула мысль: "Сука! Чулки! Только вчера купила!"
– Я сейчас покажу тебе, кто животное! Забыла, сука, кто ты есть?! Давно тебя не учил уму-разуму?! Сучек нужно учить, они забывают уроки!
Первый удар заставил Зою вздрогнуть, скорчиться, прикрывая голые ноги, ягодицы. Черен бил, стараясь попасть по внутренней стороне бедер, в пах, Зоя знала, что его возбуждает насилие над женщинами, но с ней он еще не переходил черту. Теперь – бил от души, так, что широкий кожаный ремень рассекал до крови, оставляя на нежной коже безобразные красные рубцы.
Несколько ударов, как она не береглась, пришлось и по лицу, разбив губу, бровь.
– Нравится?! Тебе нравится, шлюха?! – хрипел Черен, брызгая слюной, тяжело дыша, как после долгого бега – Я знаю, ты любишь жесткий секс! Любишь же, скажи, тварь!
Зоя посмотрела на него – здоровенного, пучеглазого, со снятыми до колен штанами, болтающимся, дряблым, вялым, сизым членом и ее вдруг разобрал смех. Видимо это была истерика, безумие, сумасшествие, но она показала на Черена пальцем и захлебываясь смехом и рыданиями, хрипло выдохнула:
– Жалкий импотент! Да у тебя никогда и не стоял как следует! Только и можешь, что мучить баб, иначе не встанет, так же ведь? Так, Виталя? Урод, говоришь? Да он-то человек! С ним единственным я испытала оргазм, а с тобой всегда притворялась! Потому что ты не можешь! Ты ничего не можешь! Вообще ничего! Потому что ты ничтожество! Ничтожество! Мелкая дрянь, возомнившая себя великим человеком! Тварь! Тварь! Ничтожество! Импотент!
