Алексей Пехов - Колдун из клана Смерти

— В тебе заговорила кровь Корвинусов, — пробормотал я задумчиво и, оставив девчонку в одиночестве, отправился на поиски ее матери.

Госпожа Белова выглядела растерянной и потерянной. Никак не могла понять, что ее могущественного мужа больше нет. Она бродила по гостиной, переставляя с места на место вазы с цветами, и, увидев меня, слегка оживилась.

— Господин Эриксон, как хорошо, что вы дома, я хотела, чтобы вы помогли мне…

Она ожидала от меня слов соболезнования и готовности выполнять все ее распоряжения, но вместо этого я крепко взял женщину под руку, усадил в кресло и сказал:

— Увозите Витторию. Совет распался. Закрыт большинством голосов. Нас больше ничто не сдерживает от междуусобной войны. И теперь каждый из кланов может поступать, как считает нужным. Над ними больше нет Судьи.

— Я не понимаю… — она снова попыталась спрятаться от реальности в своем «незнании» о существовании вампиров.

— Все вы понимаете. У асиман и тхорнисхов развязаны руки. И я не уверен, что девочка уцелеет. Вам есть где укрыться?

— Думаю да, но…

— Желательно, чтобы это было место, где много солнца и очень короткая ночь.

Она вгляделась в мое лицо, не понимая, шучу я или говорю серьезно.

— Поезжайте сейчас. Не тяните.

— Хорошо, — прошептала она. — А вы не поедете с нами?

— Нет.

Госпожа Белова вздохнула, собираясь с силами, затем поднялась решительно и, спустя минуту, я услышал ее властный голос, звучащий в глубине дома:

— Валентин! Виттория! Мы уезжаем! Немедленно!

Я сел на ее место и стал слушать суету, сопровождающую поспешные сборы: тревожные вопросы девочки, гневные вопли ее брата, наотрез отказывающегося ехать куда бы то ни было. Похоже, вот так, мимоходом, сам до конца не понимая этого, я стал свидетелем и соучастником смены эпох. Разумное содружество кровных братьев закончилось. Интересно, кто начнет войну первым?

Во время путешествий Хранья любила смотреть в окно. Таким образом она изучала мир. Сестре господина Бальзы было не важно, где находиться — каждый прожитый на свободе день приносил ей новые открытия и награждал новыми впечатлениями. Это искупало многовековое пребывание под арестом в Которе, под присмотром соглядатаев брата.

Она возненавидела город, зажатый между Адриатическим морем и горами, в первое же мгновение прибытия. В нем практически не было свободной Силы, а кровь жителей даровала не жизнь, а существование. Гавань, крепостная стена, собор Святого Трифона, разномастные церкви, гудящий порт, галдящий за стеной рынок и вонючие ямы — это была вся география скудного поселения. А еще здесь приходилось терпеть душные ночи, тошнотворные деревенские карнавалы, шаткие пристани и тощих бродячих собак. В этом маленьком болоте Хранье с соратниками довелось влачить жалкое бытие почти тысячелетие.

Им пришлось ограничивать себя во всем. В свободе, магии, пище. Не так просто охотиться почти двум десяткам кровных братьев в небольшом городке. Они не раз и не два рисковали быть замеченными. И выжили только благодаря присутствию порта, в котором, если искать достаточно долго и тщательно, удавалось найти пропитание — заезжего матроса, купца или паломника…

Они были отрезаны от привычной жизни, изолированы от новостей, и веками не знали, какие дела творятся в других кланах. Сидя по подвалам, словно крысы, они могли лишь мечтать об удобном случае для побега и практиковаться в магии.

Только надежда заставляла их сцепить зубы и продолжать существовать дальше. Год за годом, по крупицам, они собирали силу, копили знания и опыт, терпеливо ожидая возможность обрести свободу.

Когда им удалось вырваться, Хранья, увидев, как сильно и безвозвратно изменился ее мир, начала новую жизнь. Без труда адаптируясь к переменившимся условиям.

Миклош думал, что знает ее. Все думали, что знают — беспомощную, страдающую от гонений злобного брата, одинокую, мечтающую превратить чудовищный клан Тхорнисх в благородную, достойную семью…

Хранья сжала кулаки, глядя на мелькающую за окном Столицу. Ледяной ветер, от которого собратья ежились, ей хотелось ощущать всей кожей. Казалось, обжигающие пальцы выдирают из нее остатки липкой духоты Котора.

«О, боги, как я же соскучилась по снегу!»

Миклош полагал, будто сестра мечтает возродить Десять Гласов лишь потому, что сама не в состоянии принимать верные решения, или в память о Луции. Глупец! Он всегда был прям, как осиновое бревно. Он не видел тонкости политической игры, в которой твой голос, как бы юн ни был, все равно — решающий. Брат не чувствовал наслаждения, с которым можно разделять и властвовать. Не понимал великолепия спектакля, в котором марионетки будут покорно дергать руками и ногами, повинуясь движению одного твоего пальца.

Хранье нужны были Десять лишь для того, чтобы стравливать их друг с другом. Заставлять ненавидеть, презирать, добиваться ее внимания и поддержки. Она искренне считала брата недоумком. Сколько раз в изгнании, рыдая от злости на груди Альгерта, она заочно обвиняла Миклоша в том, что тот погряз в мелких сварах и тратит время на пустяки, что его развлечения всегда были тупы и примитивны. Глупое пиликанье на виолончели и пачканье красками холстов! Как можно убивать на это годы, когда вокруг — живые люди и кровные братья.

Но даже Альгерт не догадывался, что за внешностью хрупкой, благородной блондинки скрывается жестокая, властолюбивая, коварная сущность. Хранья обладала той самой уникальной способностью, которую глупцы называли двуличностью, а сама она — гибкостью души. Она могла приспособиться ко всему. Ко всем. Сыграть любую роль, глядя на себя будто со стороны. Она сама была режиссером и сценаристом своих маленьких виртуозных постановок. Быть может, если бы она родилась в просвещенной Европе, то стала великой актрисой. Но она появилась на свет в грязном племени на заре времен и получила в довесок никчемного брата.

— Нахттотерин, где остановить машину? — почтительный голос Альгерта отвлек ее от раздражающих размышлений.

— Сразу за мостом.

Первый помощник давно и крепко увяз в силках Храньи. Он видел, как благородная госпожа в аскетическом самопожертвовании спит едва ли не на голых доскам и с ночи до утра проводит время в совершенствовании искусства магии и тренировках с мечом. Иногда ее прекрасные глаза туманятся, видимо воспоминаниями о прекрасном, потерянном прошлом. И бывший рыцарь, вновь потрясенный ее мужеством, готов целовать руки «нахттотерин» и зубами рвать глотки ее врагов.