"И почему меня не мучает, что я лгу ей?" — блаженно завернувшись в податливое женское тело, думал Шарц.
"А потому, что я не лгу!" — вдруг с испугом понял он.
От петрийского разведчика Шарца осталось меньше половины. Большую нахально присвоил коротышка Хьюго Одделл, шут, врач, а теперь еще и любовник. Будущий муж. Полли соприкасается только с этой второй половиной, а значит, нет между нами никакой лжи. Да что там, я сам соприкасаюсь с этой второй половиной гораздо охотнее, чем с первой. Мне нравится быть коротышкой Хью. А петрийского разведчика, "безбородого безумца", я задвинул в какие-то глухие застенки своей души, вспоминая о нем с чудовищной неохотой. Еще немного, и я начну его ненавидеть, ведь он подвергает опасности коротышку Хью, такого замечательного парня. О чем он только думает, хотел бы я знать?!
И когда это маска превратилась в лицо? И когда лицо стало маской? Не в ту ли самую ночь, когда звезды впервые посмотрели мне в глаза и улыбнулись? Или теперь, когда рядом со мной спит, улыбаясь, любимая женщина? А когда она откроет глаза на рассвете, я вновь увижу звезды. Они всегда теперь будут со мной. И днем и ночью.
Так что же это выходит? Неужто маска оказалась лучше лица? Она с таким успехом его заменила. А мне от этого так хорошо… Так хорошо, что страшно делается. Но ведь маска не может быть лучше лица. Так не бывает. Вот разве что… вот разве что я всю жизнь прожил в маске, вот так вот родился и жил, не ведая, что под ней есть еще что-то. А потом ночное небо прожгло в ней дыры своими звездами и эта моя маска перестала быть совершенной. Я не мог не замечать, не мог не думать… Все, что я делал, так или иначе портило эту маску, приводило ее в негодность. Теперь же Полли расправилась с ней окончательно.
— Милорд герцог…
С блаженной улыбкой абсолютно счастливого идиота герцог повернулся к своему шуту и доктору.
— Да, Хью?
— У меня просьба к вашей светлости — сказал Шарц.
— Согласен, — тут же кивнул герцог. — Согласен, Хью, согласен! Или я должен что-то подписать?
— Вы даже не поинтересовались, о чем я намеревался вас просить, — удивился Шарц.
— А я на все согласен. Проси что хочешь, — с той же улыбкой поведал герцог. — Только луну с неба не проси, пожалуйста. Я уже старый, не долезу.
— Хм… а если я попрошу вашу герцогскую цепь? — ехидно ухмыльнулся Шарц.
Первая задача шута — не давать господину расслабляться!
— Да хоть все герцогство! — легко откликнулся Руперт Эджертон, герцог Олдвик.
— Вот как? И что же вы делать станете?
Ну и настроение сегодня у его светлости! Интересно, это со всеми молодыми отцами так или милорд — забавное исключение?
— Из меня выйдет отличный наставник молодых воинов, можешь не сомневаться, — беспечно отозвался герцог, — А кроме того, я буду надеяться, что милорд Хьюго выделит какое-нибудь содержание на достойное воспитание спасенного им малыша Олдвика.
— Вы просто сумасшедший, — убежденно заявил Шарц.
— Нет, — покачал головой Руперт Эджертон. — Просто я люблю свою жену и сына. А если б не ты…
— Вот! Теперь мы выбрели на нужную тему, ваша светлость! — обрадовался Шарц. — Я тоже хочу любить свою жену. Беда в том, что она все еще не жена мне.
"Радость, мелькнувшую на лице герцога, можно бы назвать радостью соучастия. Кто-то еще женится, и даже не просто кто-то, а близкий человек, собственный шут, а потом у него родятся дети, и он поймет, каково это, и нам будет о чем поговорить долгими зимними вечерами. Что они вообще в жизни понимают, эти неженатые? То-то и оно, что ни черта! На стену вражеского замка с мечом в зубах забраться — подумаешь, подвиг! Каждый, кто умеет лазать по стенам, у кого есть меч и зубы, способен на такое. А вот когда у тебя жена болеет, и ты ничего не можешь сделать, совсем ничего! Или когда роды трудные. А потом смотреть на крошечный живой комочек у тебя в ладонях и понимать, что ты и здесь ничего не можешь, ничего не знаешь и ничего не решаешь, что сейчас мамки с няньками погонят прочь грубого, неотесанного болвана, и ты пойдешь, и твоя герцогская цепь ничем тебе не поможет. Знаний она не добавляет. И ты будешь стараться не думать обо всех тех опасностях, что подстерегают твоего сына, как и любого другого ребенка. Стараться не думать, чтоб не навлечь, и все ж таки бояться чего-то неведомого, что отныне поселилось за каждым углом. Ты научился бояться, герцог Олдвик, ты никогда уже не будешь столь безоглядно смел, как раньше. На вражескую стену ты пошлешь наемников, у них все едино детей нет. Вот что такое быть женатым, милейший доктор.
Сопляк, выбирающийся из постели своей первой любовницы, еще не мужчина, вот когда он несколько раз подряд укачает на руках своего заболевшего ребенка, не доверяя его наемным рукам кормилицы… и не раньше, Хьюго Одделл, не раньше. Ты уж прости, но прямо сейчас я тебе этого не скажу. Напугаешься еще. А мне очень нужен друг. Товарищ по этому самому страшному счастью на свете. Так что проси — и получишь. И не говори потом, что не просил".
— Так тебе нужно мое высочайшее дозволение?
— Именно, ваша светлость.
— И кому это так посчастливилось? — с любопытством спросил герцог.
— Вы хотели спросить, с кем это мне так посчастливилось? — уточнил Шарц.
— Я хотел спросить то, что спросил, — фыркнул герцог. — Так кто эта счастливица, которой ты окажешь честь? И посмей только сказать, что ты ее недостоин! Ты — мой шут и доктор! Унижая себя, унижаешь меня. Так кому это так повезло?
— Полли, ваша светлость.
— Она, конечно, согласна?
— А если нет?
— Сам пойду уговаривать, — решительно сказал герцог. — На колени встану. Впрочем, что это я? Быть не может, чтоб она тебе отказала!
— Как ни странно, вы правы, ваша светлость, — буркнул Шарц. — Она не только не отказала, она… как бы это сказать… проявила инициативу!
— Вот как? Молодец девочка! Мне всегда казалось, что она далеко пойдет. С радостью даю дозволение вам обоим!
— Благодарю вас, милорд. Полли как раз пошла к миледи, чтоб поговорить о том же.
— Ну уж миледи-то не будет против! После сына и меня, вы — два самых близких для нее человека. Она мне так и сказала.
— Вот как? В таком случае для полного счастья мне остается только сходить на кухню и попросить там большой кекс.
— Да? А как же моя герцогская цепь? — рассмеялся герцог.
— Ваша герцогская цепь, милорд… знаете, я тут подумал… — Шарц почесал в затылке, потом скорбно вздохнул. — Мне, конечно, страх как неохота вас обижать, милорд, но… видите ли, она очень плохо сочетается с формой моих ноздрей, да и к цвету глаз не очень подходит. Так что оставьте ее себе, ладно?
