— Отставить. — вяло сказал Хмара.
Запели все. Строй дружно ударил коваными подошвами сапог по утоптанной земле, отбивая такт сочинённого Видимиром Обстоятельным марша:
Забыты кровь, мозоли, раны.
Ушла усталость, голод стих!
Мы помним лишь заветы Брана,
Мы знаем лишь приказы Брана
И тотчас выполняем их!
Хмара покосился на стоящего слева и чуть позади Водя. Лицо старого воина просветлело, утратило всегдашнее «отрядное» придирчивое выражение. Он не совсем в лад, но вдохновенно подпевал:
Тяжка военная работа,
Но нет нам жизни без неё.
Шагает Братская пехота,
Чеканит шаг наша пехота,
И разбегается вражьё.
Дружинный вздохнул и его голос вплёлся в хор:
В степи под пылевым покровом,
В раскисших от дождя холмах
Подошв солдатских топот ровный,
Полков железных топот ровный
Врага повергнет в дикий страх.
Пройдём мы сквозь огонь и воду
Сквозь жёсткий снег и едкий дым
Добудем счастье и свободу
Добьёмся счастья и свободы
И победим! И победим!
— Не зря ночь не спал! — тихо и устало говорил Бран. — Вот, закончил, наконец-то… Представляешь, учебник для чистоградских обучалищ…
Он, шлёпнул ладонью по обложке пухлой рукописи повернулся к Яру Хмурому и замер. Тот безмолвной статуей стоял во входном проёме шатра, по тёмным щекам медленно текли слёзы.
— Что? — прошептал Бран. — Кто?
Яр тяжело, словно держа в руке пудовую гирю, поднял сжатый кулак, из которого торчала смятая бумага. С трудом разомкнув пальцы, молча отдал её Учителю. Это было донесение отрядного Водя.
— «Простите за горькую весть, не знаю, как писать…
В день продолжник с отрядом самострельщиков я возвращался с задания по Сухой дороге. На третьей версте у брода через речку Хилую мы обнаружили восемь повозок. Они выехали из Плывухи предыдущей ночью и должны были прибыть в Сурково сегодня утром. Но, очевидно, произошла какая-то задержка, так что рассвет застал их на броде. Там поезд и подвергся нападению с воздуха. Сначала уничтожили коней, потом были расстреляны сорок два ребёнка, которых отправляли на учёбу в Чистоград. По стрелам, извлеченным из тел, и по меткости попаданий можно уверенно утверждать, что налетели орлы с водяными и лешими на спинах. Все раны нанесены в сердце. Погибла сопровождавшая ребят Мста Упрямица.
Плачем вместе с тобой, Учитель. Умоляем, пошли нас в бой, и позволь не брать пленных!
Твои братья из Третьей дружины самострельщиков.»
— При… привезли… — хрипло выдавил Яр из пересохшего горла. — Здесь…
Бран отстранил его, пошатываясь выбежал из шатра. На сходной площадке стояли повозки окружённые быстро увеличивающейся толпой воинов. Ратники расступились перед Учителем. Тот приблизился к первой повозке, откинул зелёный плащ с бледного лица Мсты.
— Дочка, да как же так… — беззвучно прошевелил непослушными губами. — Как же я… как же мне теперь…
Склонился и поцеловал Мсту в ледяной лоб. Когда Бран медленно выпрямился, тяжело и хрипло дыша, глаза его полыхали ртутным блеском.
— Правильно, что не вынули стрелы из детских сердец. — раздельно выговорил Учитель. — Пусть братья пройдут мимо повозок, увидят всё, пусть простятся с Мстой.
И вдруг закричал, потрясая сжатыми кулаками: — Памятью матери своей, памятью Мсты, памятью этих детей, памятью всех павших братьев, жизнью своею клянусь воздать за всё! Изгоните меня из Братства, презирайте, плюйте на меня, если лешие и их холуи не заплатят за это!
Бран рухнул навзничь. Яр и прочие Ученики бросились к нему, подняли на руки, унесли в шатёр. Ратники взревели.
7.— Готовы? — спросила Внята Тихая.
— Так точно, сестра. — коротко ответил Быль Топотун. — Ждём лишь приказа.
Внята протянула ему запечатанный свиток. Топотун сорвал печать, прочёл, задумчиво хмыкнул, кивнул.
— Сколько потребуется времени?
— Час. Главное, чтобы вражьи орлы не обнаружили и не налетели…
— Вряд ли. — Внята огляделась. — Мгла продержится ещё долго, в такую погоду они не летают. Приступайте.
Топотун надул щёки и изо всех сил дунул в костяной свисток. Почти сразу же послышался шум и из затянувшей всё вокруг пелены тумана стали появляться одевающиеся на ходу люди. Они торопливо построились у стены высокого и длинного дощатого сарая.
— Настал наш час. — громко объявил Быль. — Вспомните, чему вас так долго и тщательно учили, действуйте быстро слаженно и чётко, братья.
Строй рассыпался, завизжали вырываеме из досок гвозди, затрещали подпорки. Стены сарая рухнули, являя взорам тёмную массу его содержимого.
— Сейчас будет опасно. — предупредил Быль. — Лучше отойти.
Внята лишь отрицательно покрутила головой: — В чём опасность?
— В той большой землянке стоят пятиведёрные стеклянные пузыри с кислотой. Много, полторы тысячи. Из горлышка каждого тянется трубочка. Сейчас повернут колесо — ого, скрипит, значит, уже поворачивают! — и в каждую бутыль посыплется серый порошок, доставленный робами. Что-то вроде железных опилок, но точно — не железо. Лучше к землянке в это время не подходить, в горле будет жечь со страшной силой. Кислота забурлит и из неё начнёт выделяться особый лёгкий воздух. По трубочкам он потечёт вот в эту трубу, а из неё — в оболочку, надувая её.
Послышалось громкое шипение. В тумане зашевелилась, начала расти огромная округлая туша. Внята подошла к ней вплотную, потрогала рукой пропитанную каким-то пахучим составом, распираемую изнутри «лёгким воздухом» шёлковую харадримскую ткань. Шёлк с шорохом расправлялся, поднимался вверх, приобретал очертания огромного шара. Многочисленные шёлковые канаты шли от шара к лежащеё под ним лодке-корзине, сплетённой из ветвей молодой рунской ивы.
— Загружайте. — распорядилась Внята.
— Да ведь шар еще не наполнен…
— Пока загрузите — наполнится.
Она придирчиво проследила за тем, как с бесконечными предосторожностями в лодку-корзину были перенесены и старательно закреплены в особых гнёздах по правой стенке шесть небольших чёрных бочонков. По левой стенке в таких же гнёздах установили бутыли с кислотой.
— Где продовольствие?
— Несут. — ответил Топотун. — Да вот оно, в холщовых мешочках. Двухдневный запас на двоих. Укладывайте, братья. А кто полетит?
— Я. - сказала Внята.
— И?..
— Я.
— Но…
