Кирин не представлял, как он смог. Видеть, что происходит с ней, с любимой, и не помешать…
— Я убедил себя, что не имею права на личные чувства, — продолжил император. — Что я должен делать все для блага страны. Но с тех пор каждый мой день превратился в кошмар. Я знал, где она, и знал, что могу ее вернуть. Я останавливал себя, но ни о чем другом и не думал. Жил воспоминаниями… и ненавидел себя. Теперь все считают, что я был великим императором. Императором, может, и великим, но… свою жизнь я в тот день тоже оставил в камне. Я понимал, что если освобожу ее, она сразу убьет меня. Этого я не боялся. Я боялся ее мести империи. Так и умер жалкий, никчемный старик… у которого был шанс быть по-настоящему счастливым!
Никто из летописцев никогда бы не сказал, что император Торем был несчастен. Да они бы посмеялись над подобным заявлением! Такой успешный правитель не может быть несчастен.
А правда — она вот какая…
— Меня никто не мог понять, — признал Торем. — Я пытался искать помощи у мудрецов, но они разве что не смеялись надо мной. Человек, который любил демона! А ты… ты бы понял?
— Я и так понимаю. Безо всяких «бы».
Она может быть другой по сравнению с теми, кого он привык видеть рядом. Но отличие — не всегда недостаток.
Торем подтвердил это:
— Она слабее, чем хочет казаться. Не в плане физической силы. Не смотри на ее показную жестокость. Она стала такой после того, что я сделал. Но на самом деле она не изменилась…
— Я прекрасно знаю, кто она. Лучше, чем ты.
— Неужели? — оскорбился император.
— Именно. Я бы никогда не согласился сотворить такое с ней. Потому что я знаю, что никакое она не чудовище. А ты этого понять не смог…
— И поплатился!
Ответить Кирин уже не смог — помешала боль. Резкая, пульсирующая, прямо в сердце. В воздушном мире сада она казалась слишком тяжелой и неуместной. Мужчина прижал руку к груди, и сквозь его пальцы стали просачиваться ручейки крови.
— Что это? — прошептал он. — Что происходит?!
Торем не выглядел таким удивленным:
— Ну надо же! Похоже, она тащит тебя обратно!
Кирин приподнял рубашку и увидел, как на здоровой коже кровавыми полосами проступает символ клейма.
— Как это возможно?
— Зная Иссу, я ожидал, что она найдет способ.
— Значит… я вернусь?
— А ты не хочешь? — оживился Торем. — Тогда давай я! Оставайся здесь, тут нет никаких забот! С отцом встретишься, с братом! А уж я разберусь с войной, за империю не беспокойся!
— Не хочу я оставаться. Здесь не только проблем нет, здесь еще и ее нет!
В какой-то момент Кирин испугался, что Торем отнимет у него эту возможность, последнее право на жизнь. Но император лишь грустно улыбнулся.
— Поверить не могу, что мой собственный потомок готовится забрать то, что предназначалось мне!
Кирин не поддался жалости:
— Ты был первым и отказался.
— Я заплатил за это.
— А я не отказывался и платить мне не за что!
— Тебе будет трудно.
— Выдержу!
— Я знаю, — Торем поднялся на ноги. — Пусть будет так. Все равно от меня ничего не зависит! Ты только передай ей, что мне очень жаль… Что бы она ни вбила себе в голову, пусть знает: я ее любил. И ты тоже люби.
— Сам разберусь.
Свет вокруг него снова стал ярким.
* * *
Даже оживляя собственную дочь, Раким не испытывал такого волнения. И не потому, что перед ним был принц. Просто он понимал, что чудовище, сидящее рядом с ним, вполне способно учинить ту резню, которую оно пообещало.
В целом, оно находилось в странном состоянии. Неопределенном. Это как борьба ветра и горящей свечи: если победит ветер, наступит тьма. Если огонь свечи устоит, то по-прежнему будет светло. Раким хотел, чтобы огонь устоял.
Проблема заключалась в том, что магия оживления не приветствовалась даже в Норите, поэтому практиковал он ее редко. Прямого запрета не существовало, но подобные ритуалы проводились лишь в исключительных случаях. А то, что он делал после смерти Нары, совсем другое заклинание. Из нее он действительно сотворил куклу, а Кирина нужно вернуть живым.
Молния не оставила значительных повреждений — всего лишь пару ожогов, да и то не самых страшных. Но она остановила сердце, и внутренние травмы, как подозревал чародей, серьезны. Амулеты работали, однако Ракиму не хватало собственной энергии, он слишком много потратил на управление деревянными куклами. Но он же не знал, что все пойдет так!
Кое-что получалось: ожоги затягивались. Вот только тело по-прежнему оставалось мертвым.
— У меня может не выйти… — Раким нервно улыбнулся, хотя понимал, что улыбка здесь совсем неуместна. Страх внутри него нарастал. — Я не чувствую душу. Он мертв слишком долго.
Исса отвела в сторону ворот туники Кирина, демонстрируя клеймо на груди.
— У нас с ним договор. Это связь. Ты можешь использовать ее.
Такой магии Раким вообще не знал, только слышал о ней. Чтобы сотворить подобное заклинание, нужен огромный запас внутренней силы, никакие амулеты не помогут. Причем у человека такого запаса никогда не будет, каким бы талантливым магом он ни родился. Это удел нелюдей.
— Знак магии подчинения, не так ли? — уточнил чародей.
— Да.
— Вы… вы управляете им?
— Я им никогда не управляла. Договор нужен мне как гарантия того, что он в припадке плохого настроения не заточит меня в камень и не оставит на сто пятьдесят лет. От этой семейки всего можно ждать!
Какие еще сто пятьдесят лет?…
— О чем вы?
— Неважно. Ты теряешь время, магик.
Она права — в обоих случаях. Время уходит, но их связь может помочь. Чародей положил один из амулетов поверх клейма и сосредоточился.
Для него это последний запас магической энергии, восстанавливаться придется долго. А значит, Наре придется подождать в сломанном теле, пока он сможет ее починить.
О том, чтобы уничтожить куклу, Раким и мысли не допускал. Плевать, что говорит это чудовище. Нара счастлива рядом с ним! Ей нравится быть живой, она не захочет умереть. Он все сделал правильно…
Ее тело — достаточно сильный амулет само по себе. Даже в поврежденном состоянии, оно способно удержать душу. А вот у Кирина такой возможности нет.
Тем не менее, связь между ним и Иссой чувствуется. Она по-своему держит душу на привязи, не позволяя оторваться от живого существа в этом мире. Но самой по себе ее недостаточно, чтобы оживить мертвое тело. А вот с магией — вполне.
Раким еще никогда не преодолевал такой порог усталости. Его руки тряслись, в уголках зрения все плыло, и фокусировать взгляд становилось сложнее. Но он знал, что должен держаться, потому что у него начинало получаться!
