Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

Владигор не стал запутывать старика хитроумными вопросами, полагая, что тот в конце концов сам — отчасти по доброй воле, отчасти по сходству интересов — приподнимет перед ним завесу тайны, окружающую его причудливо построенный терем.

Но судьба распорядилась иначе: власть в Синегорье сменилась, и вот теперь князь тайно, через невидимый глаз, открывшийся между бровями подосланного к нему соглядатая, наблюдал за Циллой и Десняком, сидевшими по сторонам раскинутой на полу шкуры коркодела. В глазницах бугристого коркодельского черепа, плотно вымощенного тусклыми пластинками, светились ограненные рубины, а звериные челюсти с четырех сторон скалились на драную волчью шапку, лежащую в центре чешуйчатой шкуры.

Цилла и Десняк сидели на полу по разные стороны расстеленной шкуры и, прикрыв глаза, что-то невнятно бормотали. Владигор попытался вникнуть в суть этого бормотания, но уловил лишь отдельные звуки, из которых его мозг так и не смог сложить ни единого понятного слова. Впрочем, и без этого было ясно, что сидящие встречаются не первый раз и что их связывают некие тайные, тщательно скрываемые от любопытных глаз отношения. Здесь не было госпожи и пусть влиятельного и богатого, но все же подданного, раба, жизнь и пожитки которого были в полной власти этой смуглой чернобровой дивы, чьи тонкие породистые лодыжки, запястья, пальцы на руках и ногах были сплошь унизаны драгоценными браслетами и перстнями. Все тело Циллы, кроме разрисованного причудливыми узорами лица с жадно трепещущими ноздрями, было покрыто раскидистым белым плащом, густо испещренным угловатыми черными значками, приглядевшись к которым Владигор различил очертания человеческих фигурок, поставленных в самые разнообразные, почти невообразимые позы.

Черный крап на плаще Десняка был еще гуще и при каждом движении чернокнижника шевелился и вздрагивал так, словно человечки пускались в пляс, замиравший вместе с опадающими до широко разведенных колен складками. Но несмотря на почти полную неподвижность мудреца, лицо его лоснилось от пота, а тонкие губы, в перерывах между бормотаниями, кривились от страшного напряжения. Оба были так погружены в свое таинственное дело, что даже не обернулись на соглядатая, тихо прикрывшего за собой дверь и вставшего у притолоки.

— Врешь ты все, — вдруг отчетливо произнесла Цилла, вскинув густые ресницы и упершись в Десняка злым сверкающим взглядом. — Думаешь, если ты тем трем дуракам головы морочил, так и со мной этот номер пройдет? Не выйдет!

— Тише! Тише, госпожа! — заискивающе прошептал Десняк, не поднимая тонких дрожащих век и простирая сухую ладонь над коркоделовой шкурой. — Он где-то здесь! Здесь, я чувствую!..

Старик потянул ноздрями воздух, а затем резко повернулся и ткнул пальцем в стоящего у двери соглядатая.

— Вот он! Я ж говорил: придет как миленький, никуда не денется! — дрожащим голосом пробормотал Десняк, приглядываясь к темной, прислонившейся к двери фигурке. Его пронзительный взгляд уперся в невидимый глаз Владигора, и князю на миг стало не по себе: ему почудилось, что старик проник в его тайновидение и вот-вот узрит и его самого, сидящего за столом с недопитой кружкой кваса в руке. Цилла также обернулась к двери и, приглядевшись к темной фигурке, весело и, как показалось Владигору, облегченно захохотала.

— Шпуля! Шпуля, родненький, явился не запылился! — весело восклицала она в перерывах между приступами смеха. — Стоило ради тебя огород городить?! Фу-ты-ну-ты — ножки гнуты!.. — И она опять рассмеялась, сбросив с плеч плащ и беспорядочно тыча пальцем в рубиновые глаза коркодела и четыре звериных черепа, прижимающие к полу его когтистые лапы.

Услышав ее смех, человечек облегченно вздохнул, сбросил на пол тяжелую медвежью доху и стал осторожно, шаг за шагом, приближаться к центру горницы. Когда между ним и Циллой осталось не больше двух шагов, смех повелительницы вдруг умолк, и в ее руке появился гибкий хлыстик с костяной рукояткой.

— Видел, говори?! — быстро приказала она, хлестнув соглядатая по икрам.

— Видел, владычица, вот как тебя вижу, — прошептал тот, бухаясь на колени с сухим костяным стуком.

— Про меня болтать нечего, — жестко перебила Цилла. — Ты про него расскажи. Что делал? Понравилась ли девица? Сразу к ней подступил или сперва вином поил и разговоры разговаривал?

— Сразу! — возбужденно воскликнул Шпуля. — Как вошла, так он ее в охапку с ходу и сгреб…

— Изголодался, поди. Кровь молодая, сколько ее томить-то можно, не ровен час, в голову бросится, — сквозь зубы пробормотала Цилла. — Ну сгреб, а дальше?..

— Дальше это, того… — Шпуля запнулся и опасливо покосился на Десняка.

— Чего «того»? Говори, не бойся, он старичок свой, безвредный старичок, пусть и он послушает, молодость вспомнит… Он уже и уши развесил, козел старый!

Цилла опять звонко расхохоталась и, просунув свой хлыстик между полами Деснякова плаща, стала игриво щекотать старику подмышки. Но тот словно не замечал этого, продолжая упорно сверлить глазами невидимую точку между жидкими бровями соглядатая. В какой-то миг Владигору даже показалось, что старый чернокнижник не только почуял его тайное присутствие в горнице, но и узрел тускло мерцающее пятнышко под кожей Шпулева лба. Острый взгляд Десняка был так точно нацелен в это пятно, что достигал зрачков Владигора, отстоящего от горницы на полет копья. Тонкие ноздри старика возбужденно трепетали, и сам он походил на собаку, учуявшую затаившегося за кочкой зайца. Он даже не слышал того, что говорил соглядатай.

— Ну… ну, дальше!.. — поощряла Шпулю Цилла, хватая воздух широко открытым ртом и быстро пробегая по зубам острым кончиком языка.

— Ноги ейные себе на плечи ка-ак закинул да ка-ак… гы-гы-гы! — ухмылялся не в меру разошедшийся Шпуля, вытягивая губки и похотливо чмокая ими при каждой новой подробности.

— Ой, баловник!.. Ой, охальник!.. — тихонько взвизгивала Цилла, покусывая вспухшие от возбуждения губы. — Дальше, Шпуля, дальше!.. Смотри, старичок наш уже совсем сомлел.

«Врет, выслуживается, кусок свой отрабатывает, а потаскуха блядь млеет, да еще подзуживает, того и гляди, в экстаз войдет и в падучей забьется!» — насмешливо подумал князь, брезгуя и в то же время невольно забавляясь рассказом маленького шпиона.

Впрочем, с какого-то момента Шпуля стал вворачивать в свою болтовню такие детали, что перед глазами Владигора стали вспыхивать соблазнительные живые картинки, главным действующим лицом в которых был он сам, точнее, один из его двойников, так вдохновенно изображаемый устами соглядатая.