- Ну как Вам? – спросил уставший парикмахер.
- Симпатичный причесончИК! Прямо ИКона стиля! – выдала я, стараясь не икать, - Только можно ее облегчить! И убрать этот бантИК!
Парикмахер снова стал колдовать, и я почувствовала, как моя голова становится легче. Не в плане просветления, а в плане прически. Часть бантиков было брошено на пол, часть заколок навсегда покинуло начес.
- А теперь? – спросил уставший мастер волосянного жанра.
- Просто шИК! – икнула я, разглядывая прическу в стиле Мадам де Помпадур, - Я бы еще какой-нибудь веноч… Ик! или цветоч.. Ик! пр.. Ик!... репила…
Веночек и цветочек прикрепили, и в целом осталась довольна. Ногти наращивать по эльфийской технологии я отказалась, мотивируя свое решение тем, что я – простая баба с рабочими руками. Мне наложили сценический грим, который почему-то многие девушки считаем «вечерним макияжем». Судя по тому, что он начал подтекать уже через пять минут на жаре, то к выступлению я превращусь в толстое подобие джокера-трансвестита.
Платье мое удалось отстирать, и оно снова приобрело товарный вид. По поводу туфлей, тут меня ждал неприятный сюрприз. На моих хрустальных лабутенах слетела набойка. Как могла слететь хрустальная набойка, для меня загадка, но судя по моим недавним приключениям на вечеринке в честь открытия, я еще отделалась легким испугом.
Очнулась я, когда было уже два часа дня. До выступления оставалось еще четыре часа, поэтому я отчаянно искала, чем бы занять себя на это время, но противная икота мешала мне сосредоточиться. Джио с самого утра куда-то умелся, поэтому мне было откровенно скучно. Если честно, то я была бы даже рада, если бы в гости заглянул Андоримэль, но он, судя по всему, на меня обиделся, поэтому ждать его визита было бессмысленно.
«На сердитых воду возят!» - заявила моя совесть скрипучим голосом бабушки. Я представила себе картинку, похожую на «Бурлаки на Волге», только вместо бурлаков один единственный эльф, который натужно тянет баржу, груженую, внезапно, водой. Моя логика воспротивилась такому сравнению.
В итоге перепробовала снова все средства для преодоления столь противного недуга, как икота, я решила успокоиться. Ничего страшного, до выступления должно пройти, иначе вместо песни будет икотный ремикс, что тоже может сойти за новое музыкальное течение. Я переслушала почти всю музыку на телефоне, а потом легла и закрыла глаза. Скоро, если все будет отлично, мое желание сбудется! Я снова стану стройной и красивой… Я приоткрыла глаз, посмотрела на свой жир, и почему-то подумала, что буду скучать по нему. Мы с ним столько вместе пережили, а сегодня мне придется с ним расстаться навсегда. Я снова закрыла глаза и очнулась, когда часы пробили пять часов. Мне пора ехать. Карета была подана, а я, прикинув, все ли я взяла и все ли на себя надела, посмотревшись в зеркало, на ватных ногах, цокая лабутенами по паркету, как лошадь Пржевальского, отправилась покорять музыкальный Олимп Империи.
Возле местного Театра Оперы и Балета народу было больше, чем людей. Для артистов был организован отдельный вход, сродни красной дорожке на церемонии вручения Оскара. Я вывалилась из кареты, опираясь на руку лакея, отдавливая ему ногу хрустальным каблуком с новой набойкой. Покрасневший от натуги и боли, он пожелал мне удачи, а я послала ему воздушный поцелуй, от которого он инстинктивно попытался увернуться. Продефилировав мимо толпы восторженных фанатов (спрашивается, откуда они взялись?), игнорируя протянутые мне самописные перья и листовки, где они просили оставить автограф, я медленно двинулась по лестнице, опираясь на перила. Меня услужливо проводили в мою гримерку, где я просидела в ожидании минут двадцать. В центре гримерки стояло большое зеркало, в котором было видно все происходящее на сцене. Оттуда доносились гномья ругань, топот ног, шелест кулис. На столике стояли какие-то духи, склянки, белила и прочая ерунда. Икота, вроде бы приутихла, но я чувствовала, что она еще прошла не до конца.
- Ик! ак мне теперь петь? – спросила я сама себя. От нечего делать я выглянула в коридор. Слуги несли букеты цветов в гримерку Мей Донны и Мариэль Мерло. В гримерку огра несли целого поросенка, а в гримерку к Джейгу Урдану осторожно тащили алкоголь. Возле гримёрки Спаси Хайло собралась толпа фанаток, которая требовала оставить автограф прямо на обнаженной груди. «Убитлз» репетировали, приводя сумевших пробраться сюда фанатов в экстаз.
Мне цветов не несли. Принесли одну розу, которую я сразу узнала с маленькой записочкой от Призрака, где значилось, что он жив, здоров, переехал, получил должность худрука. Потом мне передали какой-то мешочек, в котором лежало что-то похожее на тюремную передачу. Хлеб, фляга с водой и маленький кусочек подгулявшей буженины. Хлеб я попыталась разломить, в надежде, что там лежит нож или напильник, и мне удастся в случае чего отсюда сбежать, но хлеб был настолько старым, что им можно было забивать гвозди. Я попробовала - получается. Да им можно спокойно сделать ремонт! Через десять минут мне принесли огромную ракушку, внутри которой задохнулся и помер, сильно благоухая, неведомый мне моллюск. Ну хоть не "рука дружбы".
В гримерку постучались. Я великодушно разрешила войти. На пороге стоял улыбчивый и симпатичный молодой человек с корзиной цветов. Неужели?! Хоть кто-то додумался. Наверняка у меня есть тайный поклонник, который решил меня побаловать! А может быть это…
- Цветочки не нужны? Недорого! - заявил молодой человек, - И я тут же запустила в него какой-то пузырек. С профессиональной ловкостью коммивояжер увернулся и с той же самой невозмутимой улыбкой продолжил:
- Чашки, кружки, украшения, часы… С эмблемой «Империовидения».
Я швырнула в него огромный пузырь с каким-то зеленым содержимым и попала прямо ему в плечо. Пробка пузыря была плохо закрыта, поэтому все содержимое разлилось прямо у входа.
- Не надо, так не надо! – сказал молодой человек, уходя. Судя по запаху, который стал витать в комнате, это был ацетон с легким ароматом сероводорода и ноткой потных мужских носков. Для чего применялось это средство, мне так и не удалось узнать.
В дверь снова постучали. Я уже держала наготове очередной флакон. Молодой человек молча втащил огромную корзину белых роз.
- Пошел вон, продажн… ИК! - заорала я, прицеливаясь как следует, - Ни кружечИК!, ни цветочИК! мне не надо!
Молодой человек сразу разгадал мои планы и метнулся в сторону двери, забыв прихватить свою корзинку. В этот раз я попала в дверь, а флакон разбился вдребезги. К едкому аромату из предыдущей коллекции прибавился запах лаванды. Парфюмер Зюскинда, учуяв этот изысканный аромат, побил бы мировой рекорд по задерживанию дыхания.
