Девушки нехотя занялись каждая своим делом, кухарка притащила из кладовой здоровенный кусок мяса и принялась резать его ломтями. А Джурич Моран поднялся в господские комнаты.
Для него уже приготовили опочивальню, небольшую и темную, но, насколько мог судить Моран, чистенькую. Там пахло свежим сеном и свечами. На кровати был приготовлен костюм — темные рубаха и штаны, простой кожаный пояс, теплый плащ с капюшоном.
Вероятно, Хетта Таваци не одобряет наряд мудреца, который избрал для себя Моран. Ладно. Ей виднее. В конце концов, она согласилась принять его в своем доме. Будь наоборот, очутись госпожа Таваци в жилище Морана — тролль ни за что бы не отказал себя в удовольствии поглумиться над гостьей. Так что все честно. Правила игры соблюдены.
Со вздохом Моран избавился от головной повязки и длинного одеяния и облачился в штаны и рубаху. Довольно мрачный у него вид во всем этом барахле. Но, в конце концов, у Таваци траур. С этим тоже необходимо считаться.
Моран выбрался из своей опочивальни, не без любопытства прошелся по дому и остановился возле двери, из-за которой доносились рыдания. Надо полагать, именно там лежало тело молодой женщины.
Господин Таваци плакал, даже не пытаясь скрыть своих слез.
— Понимаете, господин Джоран, — обратился к вошедшему господин Таваци, — моя дочь… она была… немного не в себе.
— Да, дурочка. Ваша жена мне рассказала, — кивнул Моран. — Я и сам теперь вижу.
Совершенно бесцветное существо лежало на столе в смертной кроватке, выстланной белым шелком. На умершей было голубое платье, как на девственнице, и яркая ткань выделялась особенно разительным контрастом по сравнению с белоснежной кожей.
— Красивая, — пробормотал Моран. — Еще бы немного ума в эту милую головку…
— Вы же не знаете всего, — перебил его Таваци. — Не отзывайтесь о моей дочери так грубо.
— Грубо? — искренне удивился Моран. — Друг мой Таваци, очевидно, вы никогда не слышали настоящую грубость, иначе не сделали бы мне подобного замечания. По большому счету, я очень неплохо отношусь к вашей дочери, и мне жаль, что с ней это случилось. Все могло бы повернуться иначе. Поэтому я и упоминал необходимость ума. Ум — это скрытая субстанция, растворенная в естестве человека (потому что бывают ведь и умные тела, не только умные головы), которая способна радикальным способом переменить не только окружающие обстоятельства, но и всю человеческую судьбу. Самая убийственная разновидность ума — это ум хорошеньких женщин. К ним ведь никто серьезно не относится, не так ли? И вдруг эдакая куколка — р-раз! — включает ум и наносит тебе неожиданный удар! Ба-бах! Все наповал. Но это — не случай вашей дочери. Она жила дурочкой и умерла как дурочка. А могла бы стать смертельным оружием против ваших врагов.
Он наклонился и поцеловал умершую в лоб.
— Спи, красивая малышка. Теперь твое сердечко успокоилось.
Затем Моран выпрямился, еще раз широко улыбнулся убитому горем отцу и вышел из комнаты.
На похороны прибыли все Таваци. Их оказалось довольно много — человек пятьдесят, и в их числе Энел Таваци, у которого пираты убили сына и нескольких слуг. Джурич Моран разглядывал его с особенным любопытством. Все занимало Морана в этом Энеле Таваци: и как он смотрит на умершую, и как он утешает старого Таваци, и как обнимает Хетту, и как пьет вино, мрачно глядя в окно на скучную и узкую городскую улицу.
По обычаю, заведенному в Гоэбихоне, смертная кроватка с телом покойницы стояла на длинном столе из досок (в обычное время такого стола в доме, естественно, не держали и хранили его в разобранном виде в кладовой). Все родные расселись по обе стороны того же стола, а слуги обносили их блюдами.
Подобная трапеза восхитила Джурича Морана, и он решил уточнить кое-какие детали у своего соседа — а им как раз оказался Энел Таваци (такое вот удачное совпадение!).
— Почтенный господин Таваци, — заговорил Моран, наклоняясь к нему, — не могу не выразить своего восторга по поводу ваших традиций. Аристократия — даже если это аристократия трудовая, то есть низовая и в определенном смысле самозванная, — обязана поддерживать традиции. Но одни традиции таковы, что поддерживать их — одно расстройство и куча неприятностей, а другие просто великолепны. Ради них и стоило принимать на себя тяжкое бремя аристократизма.
— Я не совсем вас понимаю, — прошептал Энел Таваци.
— Ну, это как раз проще простого — понять меня, — возразил Моран. — Я, кажется, ясно выражаюсь… Может быть, все дело в том, что слишком много мыслей я вкладываю в одно высказывание. Вам трудно воспринимать. Хорошо, попробую членить мысли по репликам. Одна реплика — одна мысль. Так будет проще? Выпейте еще. Кстати, милая, — обернулся он к служанке, — принеси мне еще того чудесного пирога с мясной начинкой. В жизни не ел ничего вкуснее!
Энел Таваци молча ждал продолжения.
Это был худой, жилистый человек, совершенно не похожий на аристократа. Разве что манера молчать у него возвышенная, решил Моран. Светловолосый, как все Таваци, Энел выглядел старше своих лет. Он еще ни разу не улыбнулся по-настоящему.
Морану подали пирог. Тролль пробормотал благодарность в спину удаляющейся служанке и принялся жадно есть.
Энел Таваци следил за ним отстраненно, без осуждения и без всякого интереса.
Моран сказал:
— Между прочим, я стараюсь не чавкать.
— Это заметно, — отозвался Энел Таваци.
— Правда? — Моран обрадовался. Он обтер губы и потянулся за вином. — Отменно здесь кормят. Богатые люди. Я люблю гостить у богатых. Бедняки, конечно, очень сердечные и все такое, но я-то вижу, как они давятся, когда я у них пару лишних корок съем. А мне надо. Я обязан поддерживать в себе силы.
— Вы — странствующий мудрец?
Моран подбоченился:
— Наконец-то встречаю умного человека! Направляясь в Гоэбихон, я специально оделся, как странствующий мудрец, чтобы даже последний дурак в городе это осознал и преклонился перед моим умом. Но ваша родственница Хетта отобрала у меня соответствующий наряд и выдала эти траурные тряпки, в которых я похож на лакея, прислуживающего старику. Ужасная судьба! Никогда больше не буду кричать на лакеев, прислуживающих старикам, ведь я побывал в их шкуре и теперь познал, какая несладкая у них жизнь.
— Согласен, — сказал Энел Таваци.
— Но вы… — продолжал Моран, восхищенно кивая собеседнику. — Вы просто выдающийся мыслитель, коль скоро опознали во мне мудреца!
— Говоря по правде, мне сказала это Хетта.
— Да? — Моран ничуть не огорчился. Напротив, он засиял еще радостнее. — Хетта так сказала? Что я — мудрец? Выдающаяся женщина.
