К своему полному изумлению, они не пустили врагов на стену. Некоторые были ранены или ослабли и лежали на земле, но товарищи с обеих сторон были готовы помочь, и ни в одном месте оборона не была прорвана. Когда захватчики были наконец отогнаны, рейвенфилдцы следили за их отступлением с новым чувством гордости, а голова их сержанта была высоко поднята, когда он окровавленным мечом приветствовал командира. Этот момент они навсегда запомнят — те, кто уцелеет.
Горный Сокол принял приветствие Торкиса, потом снова посмотрел на отступающих султанитов. Он уже много раз видел это отступление, иногда почти бегство, и всякий раз сердился, потому что не мог воспользоваться временной слабостью и смятением врага. Если бы его армия не была такой крошечной, они давно победили бы.
Он в отчаянии склонил голову. Как всегда, за все предыдущие недели, захватчики вынужденно остановились перед морскими волнами, перегруппировались и снова предприняли бросок.
Иногда эти нападения продолжались весь день. Султаниты были рассержены и начинали тревожиться — и за себя, и за товарищей на родине. Им не нужны были объяснения офицеров или жрецов, они и так понимали, что означала дальнейшая задержка в выполнении их программы. В лагере уже ввели сильно сокращенный рацион. Теперь осажденным не давали передышки, перерывы между атаками были не больше часа. Павших вытаскивали из-под ног сражающихся, и каждый погибший тут же заменялся другим воином. Огромная армия пыталась сокрушить упрямых защитников единым непрерывным натиском.
Это мощное нападение, сокрушающий гнев и целенаправленность бросали страшный вызов тем, кто пытался защитить проход к своей земле. Теперь приходилось отражать силу армии султанитов не минуты, а долгие и утомительные часы.
Защитники выдержали этот натиск, как выдерживали все усилия захватчиков свыше месяца, но когда день начал сереть, а небо потемнело, сообщая о наступлении новой ночи, усталость окутала их, как одеялом, скованным из несгибаемого железа.
Лицо Тарлаха мертвенно побледнело и покрылось морщинами, и он с трудом удерживал в руках копье. Движения его больше не были рассчитанными, реакция — мгновенной, кровь текла у него из ран на плече и бедре, потому что дикая усталость дала возможность врагам пробить его защиту. Обе раны неопасные, они вообще недостойны внимания, но это мрачный предвестник того, что должно произойти, скоро произойдет, если он не получит необходимого отдыха.
Но вот это неизбежное наступило. Фальконер слишком медленно орудовал копьем, потом неверно рассчитал ответный удар, которого враг легко избежал, поднялся на стену и воспользовался своим оружием раньше, чем защитник смог что-то предпринять.
Тарлах заметил угрозу и быстро поднял свое оружие, чтобы защититься, так что противник не смог ударить вторично. Однако султанит оказался сильным и очень проворным. Не прекращая действовать своим оружием, он умело воспользовался им и ударил древком копья в грудь фальконера.
Удар был очень сильный, и Горного Сокола сбросило с платформы. Он упал на усеянную мусором землю за стеной.
Он оставался в сознании, но от удара перехватило дыхание. Тарлах лежал в ожидании удара копья, которое неизбежно опустится на него. Бросающий Вызов Буре занят собственным поединком и не успеет на этот раз прийти на помощь…
Копье взвилось.
И тут другой воин метнулся со стены и закрыл собой фальконера от летящего копья.
Снаряд попал в цель, Торкис из Рейвенфилда сильно дернулся. Он защитил Тарлаха, но копье вонзилось ему в спину.
Он, спасая капитана от смертельного удара, в то же время осложнил его положение. Торкис потерял сознание и не мог отодвинуться, а тело его ударило Тарлаха с силой летящего снаряда. Ошеломленный собственным падением и силой последовавшего удара, Горный Сокол оказался буквально беспомощным. Он по-прежнему осознавал происходящее, но был бессилен помочь товарищам, бессилен встать, хотя знал, что прорыв в обороне стены должен быть ликвидирован…
Вокруг него столпились воины, большинство в черной форме рейвенфилдцев. Подняли Торкиса, потом и самого Тарлаха и отнесли их к дому, где смотрели за ранеными и заботились о них.
Боль и тряска при движении наконец подавили перенапряженные нервы. Мир на мгновение безумно завертелся, и чернота сомкнулась вокруг Тарлаха.
Тарлах подтащил стул к кровати, чтобы посидеть рядом с Торкисом.
Рослому сержанту необыкновенно повезло. Настолько, что можно было подумать, словно его спас своим вмешательством сам Рогатый Лорд. Копье пробило мышцы правого плеча, прошло сквозь плоть вдоль спины и вышло через левое плечо. Очень болезненная рана, вызвавшая большую потерю крови, но если не начнется воспаление, все обойдется. А воспаление вряд ли будет.
Пира уже приняла все необходимые меры, прежде чем предоставить Торкиса заботе командира.
Сержанту не очень понравилось оказанное ему внимание, и он сразу начал протестовать, когда Горный Сокол сел рядом с ним.
— Я не настолько близок к смерти, чтобы занимать твою постель, капитан.
— Все равно на следующие несколько ночей она твоя. Не спорь. К тому же у нас нет времени на препирательства.
Сам Тарлах не был ранен, если не считать множества ушибов, от которых почернело тело. Если бы не поступок Торкиса, все было бы по-другому. Глаза Тарлаха заволокло плотной пеленой. Он ничем не может отплатить за такое самопожертвование. А ведь Торкис именно ради него жертвовал собой.
— Я мог бы отправить тебя на высокогорье.
— За это? — фыркнул Торкис. — Всего лишь щипок, который не может помешать мне стоять на стене.
— Об этом пока нечего говорить, — спокойно возразил фальконер. — Ты останешься в резерве, если Пира разрешит тебе встать.
— Если ты думаешь, что я позволю своим товарищам сражаться без меня… — горячо начал Торкис.
— Я принял решение, сержант. Рана помешает тебе нормально двигаться, пока не подживет. Если ты снова из-за этого будешь ранен или она откроется, я потеряю тебя надолго, а может, и навсегда. Ты мне слишком нужен, чтобы допустить это.
Лицо рейвенфилдца выглядело осунувшимся, и Тарлах осторожно коснулся его перевязанного плеча.
— Я слишком долго позволил тебе разговаривать. Теперь поспи, или я прикажу дать тебе снотворное. И тогда придется отозвать с битвы воина, который охранял бы тебя, пока ты не проснешься и не сможешь сам защищаться.
Торкис сердито посмотрел на него. Но под конец улыбнулся и лег.
— Я вынужден подчиниться, а то ты так и сделаешь.
