— Я хочу поговорить с Тихоном, — заявила Вероника. — Ты со мной?
Ладшев молча поправил на плече автомат — габбро всегда нападали внезапно, и многие постоянно держали оружие при себе. Старатели побрели к фургону Тихона. Они вывезли этого мальчика и его мать из полностью обезлюдевшей деревни уже после захвата каменной расой всей территории страны, но создавалось впечатление, что Ясеневы предпочли бы остаться в своей лачуге и присоединились к лагерю в порядке одолжения. Впрочем, они были необычными людьми. Восьмилетний мальчик обладал даром ясновидения, а его мать, хоть и не демонстрировала паранормальных талантов, все же отличалась специфическим, совершенно безмятежным взглядом на жизнь: казалось, ничто не могло ни напугать ее, ни обеспокоить. Когда на них случайно наткнулись несколько старателей, заехавших в деревню в поисках припасов, женщина снимала с веревок высушенное белье, не прервав своего занятия даже при виде нацеленных на нее автоматов, а мальчик играл на улице с какими-то камушками. О его необычных способностях догадались долгое время спустя после появления Ясеневых в лагере: иногда Тихон, по своему выбору, подавал некоторым старателям кое-какие советы, и те, кто слушался, ни разу не пожалели, но вытребовать у мальчика какие-то комментарии, если он сам не считал тему заслуживающей обсуждения, оказалось невозможным. Когда же его попросили предсказывать нападения габбро, он посоветовал, чем сражаться с паразитарным камнем, попросту перестать обращать на габбро внимание, после чего от Тихона отстали даже самые настойчивые любопытствующие.
Перед машиной, где жил мальчик, Ладшев и Вероника немного помялись, пытаясь привести в порядок свой внешний вид и мысли: Тихон требовал от искателей совета вытирать ноги и четко формулировать проблему. Потом Вероника постучала по кузову грузовика, и они с Ладшевым влезли внутрь. Вероника заметила, что, поскольку на сочувствие рассчитывать не приходилось, перед визитом к Тихону она и сама начинала смотреть на вещи более философски, только причин для созерцательности у нее было меньше. Тихон, по обыкновению, сидел без дела — Ясеневы вообще никогда не суетились и при этом все успевали, к тому же свободное время их совершенно не смущало. Когда Ладшев и Вероника уселись, Тихон молча сделал внимательные глаза.
— Нам нельзя оставаться на месте, но мы не можем выбрать направление, — на одном дыхании обозначила Вероника проблему и бросила на мальчика виноватый взгляд. — Подскажешь что-нибудь?
Тихон пристально рассмотрел посетителей и кивнул. По его лицу, как всегда, невозможно было догадаться, о чем он думает и думает ли вообще.
— Хорошо, я посмотрю вперед, — сказал он и взял те самые камушки, с которыми играл еще в своей деревне и которые везде носил с собой, хотя на расспросы удивленно отвечал, что в них нет ничего особенного, как раз наоборот — они самое привычное, что у него есть, а значит, помогают сосредоточиться. Задумчиво побренчав несколько минут камнями, Тихон сообщил:
— Вас ожидает испытание более суровое, чем вы себе представляете. Вам придется столкнуться с силой более могущественной, чем паразитарный камень, и более обманчивой, чем блуждающие миражи.
— Что это будет за сила? — подал голос Ладшев.
Тихон вновь с отсутствующим видом повозился с камнями.
— Черона, — наконец сказал он.
— Что означает это слово? — спросила Вероника.
Тихон снова принялся перебирать камни и молчал довольно долго. На лбу у него выступила испарина, черты лица заострились.
— Враг, глядящий на меня сквозь зеркало, — наконец выговорил он, устало перевел дыхание и бросил камни в картонную коробку в углу — это означало, что сеанс окончен.
Отойдя от машины на почтительное расстояние, Вероника посетовала:
— Вот так всегда — ждешь каких-нибудь ценных указаний, чтобы самой голову не ломать, а получаешь очередную шараду!
— Ты же знаешь, что Тихон не одобряет эти, как он выражается, "подглядывания за господом богом", — примирительно заметил Ладшев. — Он учит нас принимать самостоятельные решения, невзирая на последствия и руководствуясь только голосом совести.
— Не знаю, как у Тихона, а моя совесть заявляет о себе в полный голос, только когда выбор уже сделан и исправить ничего нельзя! — с досадой заявила Вероника.
К этому времени они вышли в центр стоянки и замерли в нерешительности.
— Надо бы собрать остальных, — задумчиво предложил Ладшев. — Может, у кого-нибудь появятся свежие предложения.
Под "остальными" подразумевалось довольно ограниченное число обитателей базы — несколько человек, которые за счет превосходства в опыте, знаниях, навыках или в силу каких-либо специфических обстоятельств обладали среди старателей определенным авторитетом.
— Не будем им пока ничего говорить, — кивнула Вероника. — Просто спросим, у кого какие планы.
Вскоре неприметная компания негласных руководителей базы собралась возле костра, спрятавшегося от ветра за броневиком Ладшева.
— Насколько я понимаю, тот человек больше не выходил на связь, — прозвучало первое же замечание. Себринг, ироничный молодой человек с чувством юмора, как считалось, чернее полярной ночи, в мирное время работал патологоанатомом, а после нападения габбро в силу неиссякаемого исследовательского любопытства оказался одним из лучших специалистов по новой форме жизни и лечению зараженных спорами паразитарного камня.
— Да, — вынужден был признать Ладшев. — Надо решить, куда податься.
Себринг пожал плечами.
— На сколько дней у нас хватит припасов?
— Примерно на неделю.
— В таком случае остаемся на месте еще несколько дней — если, конечно, не придется удирать от голодных гостей — затем снимаемся и едем в Хмелицы за припасами, после чего… надо по карте посмотреть… дислоцируемся на какой-нибудь другой открытой площадке, вот и все.
— Да, но что потом? — нетерпеливо перебила Вероника.
— Давай решать проблемы по мере их поступления? — невозмутимо предложил Себринг.
— Проблемы у нас сейчас, — сердито возразила Вероника. — Дело не в том, что у нас нет направления на местности, а в том, что у нас нет никакой цели, к которой следовало бы стремиться, которая оправдывала бы… все, — Вероника неопределенно повела рукой, обозначая их бесприютное существование. — Если мы будем просто метаться по развалинам, как скот по загону, население базы в мгновение ока будет полностью деморализовано. Мы должны дать людям надежду…
— Даже так?.. — Комендаров фыркнул, что обозначало у него высшую степень веселья. Хмурого сорокачетырехлетнего мужчину в неизменной надвинутой на лоб вязаной шапочке и с неизменной трехдневной щетиной на щеках единодушно признавали самым сварливым человеком на базе, и хотя его беспримерное хладнокровие и мужество в бою многим спасло жизнь, все-таки считалось, что своими пессимистичными замечаниями и колкостями он способен кого угодно довести до самоубийства.
