- Мы заночуем вон в той роще, моя госпожа, - почтительно обернулся Мансур.
И ткнул толстым черным пальцем в далекую темную гривку акаций. Дожди не пошли на пользу чахлым деревцам - похоже, те облетали, не успев расцвести, ветер неумолимо гнул и трепал их.
Поморщившись пронизывающему, свистящему сквозняку, Зубейда вдруг поняла, что ей сказал евнух:
- Какая ночевка?! - вскрикнула она, свешиваясь из носилок. - Якзан приказал идти, не останавливаясь!
Словно отвечая, верблюд ревнул и провалился в очередную предательскую яму. Мансур затоптался рядом, хлюпая сапогами - человека предательское месиво держало, а нагруженная скотина вязла, как в болоте...
Носилки мотало, Зубейда вцепилась в плетеный бортик так, что побелели костяшки пальцев. Перстни она давно поснимала - хоть это радовало, сейчас бы пальцы кровили из-под колец.
Наконец, животное удалось поднять на ноги. Подковылявший поближе Кафур поднял залитое потом лицо:
- Холодает, госпожа. Да и дождь собирается...
С правой горной стены в долину полого струился туман. Нет, не туман. Туча, темнеющая на глазах туча...
Зябко запахнувшись в старое одеяло, Ситт-Зубейда стиснула зубы: Старая Хулванская дорога. Будь она проклята, эта Старая Хулванская дорога. И будь проклят Якзан, упрямый желтоглазый сумеречник, потребовавший идти по Старой Хулванской дороге. Мол, по ней никто не ходит и меньше риска навести погоню. Да не будет тебе милости от Всевышнего, о Якзан! По этой дороге никто не ходит, ибо она давно перестала быть дорогой! Не нужны нам карван-сараи, но дорога! Выбитая дорога! Она тоже отсутствует, да покарает тебя Всевышний, о враг веры!
Носилки в очередной раз мотнуло, поясницу неудачно повело и тряхнуло, Зубейда задохнулась от боли между плечами - да помилует меня Всевышний, как скверно, только этой хвори мне не хватало...
Истошный крик позади каравана враз заставил ее забыть о кривом и больном позвоночнике.
- Пого-ооо-ня! Погоня! Спасайтесь, о женщины! Спасайтесь, за нами гонятся!
Кряхтя, Зубейда повернулась и, раздернув тяжелые от влаги занавески, всмотрелась в пасмурный мокрый пейзаж, тянувшийся у них за спиной.
По подсохшим полосам земли гнали всадники. Быстро гнали. Легкие лошади споро несли их к цели и не проваливались. Они ведь не тащили груза вьюков. Ашшаритская лошадь славится своим малым весом и умением находить дорогу среди песков, камней и грязи. Даже на скаку. На полном скаку.
Всадники быстро приближались. Зубейда видела их знамя - пурпурное. Пурпурное знамя подлого предателя Ибрахима аль-Махди. Враги.
Разбрызгивая из-под копыт грязь, подскакал только что проклятый ей Якзан:
- Спешивайтесь, - спокойно приказал сумеречник. - Спешивайтесь, берите детей и бегите к роще. Мы их задержим...
Зубейда заглянула в желтые совиные глаза. В них не было страха.
- ...сколько сможем, - так же спокойно договорил Якзан. - Спешивайтесь, моя госпожа. И постарайтесь успокоить... остальных.
Лаонец был прав. Погибать среди голосящих и верещащих тупых девок не хотелось. Умирать - так с достоинством. Но с первыми же криками, предупредившими об опасности, караван превратился в орущую на разные голоса, причитающую толпу.
Толпу обреченных.
Опираясь на руку Кафура, Зубейда полезла из носилок. Занося ногу, потом другую, стиснула зубы. Вступила поясница. В голове мелькнуло - что ж, хотя бы боль закончится и не будет посещать ее более.
Пурпурное знамя все приближалось. Под неярким облачным небом посверкивали острия копий.
- Матушка! Матушка! Что с нами бу-уууде-еееет!
Оскальзываясь на мягкой глине, к ней шлепала Буран. Краска - она еще и накраситься умудрилась, дурища - потекла, и жена аль-Мамуна размазывала сурьму вокруг разом ставших огромными глаз. Мокрые, облипшие грязью полы абайи путали ей ноги, черные края платка парусили под ветром.
- Что с нами бу-ууудееет...
Буран запуталась в полах накидки и упала на четвереньки в грязь. Мимо ходко, брызгаясь из-под копыт, проскакали всадники их эскорта. Весь эскадрон. Все четырнадцать гвардейцев. Семеро бедуинов из числа вольноотпущенников Зубейды, четверо парсов, трое сумеречников.
- За нами сотня, не меньше, - тихо, словно отвечая на ее мысли, отозвался Кафур.
Зиндж грустно скосил на госпожу заплывшие, красные от недосыпа глаза. Зубейда посмотрела на большую - парадную, в ножнах под серебряной оковкой - джамбию у него на поясе. И снова посмотрела евнуху в лицо.
Тот растянул серые от холода губы в печальной улыбке:
- Будет исполнено, моя госпожа.
- Меня убьют одной из первых, - вполголоса уточнила Зубейда. - Не дай детям умереть мучительной смертью. Попроси, чтобы тебе разрешили убить их собственноручно.
- Да, хозяйка, - покивал грязной чалмой Кафур.
Глупая, подвывающая Буран все еще ворочалась в грязи. Мимо нее бежали кричащие, кудахчущие, как куры, невольницы с узлами в руках. Мерзавки бросили госпожу. Дурочки надеялись на поживу. Думали, что их пощадят. Зря. Преследователи не будут считать месяцы и годы отсутствия халифа в хариме. Они убьют всех - на всякий случай.
С трудом выдирая из жижи туфли, Зубейда грузно подошла к невестке. И подала руку:
- Встань, о женщина.
Та тупо, все так же на четвереньках, мотала головой и бормотала:
- Всевышний, помилуй нас, ооо...
Где-то она, Зубейда, все это уже видела. Грязь, мокрые черные абайи, сгущающаяся темень. И женское утробное подвывание:
- Всевышний, настали последние времена, оооо...
Ледяной конус Дены на горизонте отрешенно взирал на происходящее. Горбыли гор по сторонам долины затягивал сумрак.
- Поднимись, Буран, - жестко сказала Ситт-Зубейда.
И с силой потянула невестку за рукав:
- Поднимись. Якзан приказал ждать его в роще.
Та завытиралась, завсхлипывала, и поднялась на ноги, отирая, отирая, в который раз отирая грязные ладони о хиджаб:
- В... роще?..
- Все будет хорошо, - тихо сказала Зубейда.
И повела ее к волнующимся под ветром акациям.
За ними Кафур, намертво зажав в кулаках рвущиеся запястья, вел мальчиков. Аббас и Марван протестующе вопили, пытаясь выпростаться из железной хватки зинджа, и тот досадливо морщился. Надо же, одному восемь, другому шесть, а какие сильные. Из них получились бы хорошие правители.
Посмотрев через плечо, Зубейда прищурилась: отряд под вражеским знаменем стремительно приближался.
- Мансур, возьми за руку Марвана, - спокойно приказала она евнуху.
