Какая цель? Каждый восход совершать одни и те же действия. Погрязать в рутине. Оборачиваться в прошлое, провожая взглядом стремительно убегающее детство. Юность. Зрелость. Зачем?
Быстрым потоком проносятся картины поглощаемых жизней: счастливое супружество, предательство, вкус яда в чашке, пожар, щенок с отрубленным хвостом, разорение, крик младенца, цветы жасмина в детских ручках…
Она стояла с ослепшими глазами. Вот-вот, и среди частиц высосанных до дна душ мелькнет. Камень преткновения, о который рано или поздно все спотыкаются, но нет… Сплошной однообразный быт и суета сотворенных.
Оброненные спокойным тоном слова брата прочертили борозды в душе или что там у Нее вместо эфемерной, не поддающейся конкретному описанию субстанции… Девушка осмелилась засомневаться, а так ли Она права, как кажется? Незыблемо. Его незатухающие фразы молотом колотили по сознанию, нанося раны. Немного спустя поросшие коростой надуманностей, истекающие сукровицей недоверия. К себе. К прежним устоям, поддерживающим существование Разрушающей.
Нельзя было позволять себе расслабляться. Гонять по сотне кругов в голове одну и ту же мысль. Обсасывая ее, словно обглоданную мозговую косточку. «Ты ничем не отличаешься от них…» Девушка ожесточенно искала разницу. Глубинный смысл. Для чего они, и для чего Она? И не находила ничего, ибо сотворенные искали также: свою Нить, себя, богатство, власть, любовь… Им было мало, как и ей.
«Найти отличие от живых… страшно необходимо, иначе… Придется признать чужую правоту и согласиться. Уступить…»
Она ушла, оставив за спиной опустошенный селиум и завораживающую красоту ледяного царства. Не получив ответа на вопрос.
— В чем смысл жизни, Рогата? — спросила маленькая гномка пожилую кухарку бродячих артистов, отодвинув пустую тарелку.
— Что же, ты, деточка, — опешила женщина, — такие вопросы задаешь! Рано тебе еще о таком задумываться! Это старики пусть беззубые десна чешут, а ты просто поживи для начала. Супругом обзаведись, да детишек пяток нарожай. Глядишь, и поймешь, для чего жить надобно. Бабам, по крайней мере, — ухмыльнулась Рогата.
— Только в этом? Менять грязные пеленки? Просыпаться по ночам, вскакивать заполошно из-под бока храпящего мужа и нестись успокаивать голодного ребенка? Неужели этим можно быть довольной? — Касилла подперла пухленькие щеки руками.
— Ох, и дурная, ты. Глупая еще! — Рогата всплеснула руками в муке. — Посмотри туда, — она показала на соседний стол, где остались, в основном, мужчины, — Яков, Седрик, Ринар, Лионир и Ялт. Вот, для чего. Ради них стоит жить. Смотришь, какими ладными да пригожими они выросли — на душе теплеет. Хороших сыновей я воспитала для мира и тебе того же желаю, — женщина оттерла внезапно выступившую слезу.
— Но они же чужие тебе. Совершенно. Вас ничего не связывает. Вы разные люди… — девушка обняла колени и положила на них тонкий подбородок.
— Что же ты такое говоришь, девонька?! — кухарка ошеломленно присела на скамью. — Как так, чужие? Я их выносила, грудью выкормила, вырастила. Роднее них у меня никого нет. Душу свою на пять кусков разделила и все им отдала. Чужие…
— И? Что ты получила взамен для себя? — Касилла словно испытывала женщину. «Накричать хочется на малолетку неразумную, а жалко… Повзрослеет — поймет…»
— Взамен? — удивилась Рогата. — Когда отдаешь что-либо родным и близким или просто хорошим существам, то не нужно ждать, а хуже — требовать платы. Мир сам откликнется на искренность!
— Получается, ты живешь для других? В этом смысл твоего существования? — задала очередной вопрос гномка.
— Получается, так, — вздохнула кухарка.
В ее неприхотливой жизни такой разговор случился впервые. Застал врасплох. Она многое могла объяснить. Подсказать. Показать, как правильно делать. На пальцах рассказать деткам, что плохо, а чему стоит поучиться у старших. Каким советам внять, а где держать ушки на макушке и состроить хитрую мордочку. Касилла же обманчиво детским личиком, кажущейся невинностью смущала ее, задавая вопросы, присущие другому возрасту и другим людям. Более богатым. Не духовно, не опытом, но временем. Свободным от изнуряющей работы. Посвященным праздным размышлениям.
— А в чем смысл жизни твоих сыновей? — гномка продолжала гнуть свою линию в странной беседе.
— Не знаю… надо спросить у них… — растерялась больше прежнего Рогата. — Зачем тебе это знать, девочка? — кухарка чувствовала, что теряет нить. Путается в хитроумно расставленных под словесной водой сетях. Нет опасности, но взгляд женщины стал затравленным. Испугалась она худенькой чужачки с ее на редкость острым язычком.
Рогата подняла взгляд на собеседницу и приросла к месту. Что-то страшное смотрело на нее из не по-людски больших глаз. Ледяное…
— Круг… Друг за другом… А если что-то прервет его? Никто не захочет делиться собой с другими? Пожадничает? — разговор неуловимо сменил направление. Окрасился в голубовато-синие тона. Ни искры теплоты и дружелюбия.
— Это не повод поступать так же, — горло пересохло; чтобы успокоиться и унять невнятную тревогу, кухарка вытерла передником руку и допила отвар. Давнишний, уже холодный… — Взять хотя бы Якова…
— А что с ним? — перебила гномка Рогату.
— Не с ним, — женщина усмехнулась, почувствовав себя увереннее. — Глянь на него, — Касилла перевела взгляд на невысокого красивого атлета. Тот приветливо улыбнулся, поднял стакан в знак, что пьет за нее, и опрокинул его в рот. — Он любит тебя, а ты этого не замечаешь, как и цветов, и подарков, что он приносит тебе, но Яков не перестает надеяться. Вдруг ты ответишь ему взаимностью? — кухарка встала, обошла стол кругом и тихо прошептала. — Не мучай его, девочка. Сколько можно? Сердце — оно же не каменное…
— Любит меня? — гномка нахмурила белесые бровки и закусила губу.
— Пойду я… И так слишком много наболтала… — женщина решила отступить. В любви торопливость порой досадная помеха, и это тот самый случай. Холод из души лучше изгонять медленно. — Надо еще голубей проверить… — первый уголек должен протопить маленькую лунку, где взрастут семена ласки, щедро даримой Яковом девушке.
Посидев немного, дождавшись окончания веселого застолья, Касилла посеменила за фигурой атлета.
— Яков, — окликнула она мужчину и отошла под сень деревьев. — Можно тебя на вдох? — приглашающе указала на лесную тропинку.
— Чего тебе, маленькая? — он кивнул двоим младшим братьям, мол, ступайте. Те, отпустив пару скабрезностей, скрылись за снежным занавесом, смеясь собственному юмору. — Не слушай их. Ты не замерзла? — не дожидаясь ответа, он стянул теплую куртку и укутал в нее девушку.
