Глава 27
Когда он пришел в себя, ему снова показалось, что все случившееся — пробуждение, растапливание печи, завтрак, царапанье обледеневшего стекла, сборы — было сном.
И он никак не мог решить, закончился этот сон или же нет.
Было холодно. Глаза не открывались — веки словно смерзлись. Руки не слушались — он их не ощущал.
Неопределенность длилась несколько мгновений. А потом совсем рядом прозвучал издевательский смешок, и незнакомый простуженный голос спросил:
— Где деньги?
Буйвол дернулся. И тут же загудела голова, темя запылало пульсирующей болью, и запрыгали перед глазами алые всполохи.
— Что? — Буйвол пытался разлепить веки.
— Деньги! Где ты их спрятал?
Один глаз открылся, но зрение не вернулось. По-прежнему кружились метелью кровавые сгустки.
— Какие деньги? — Буйвол еще не пришел в себя.
— Твои. — Голос был нетерпелив.
— У меня, — сказал Буйвол, имея в виду медные монеты, на которые он собирался купить в деревне хлеб.
— Где?
— Не знаю. — Он действительно не знал. Рук он не чувствовал, не понимал, где он сейчас находится, в каком положении. Голова дернулась — он не сразу сообразил, что его ударили.
— Говори, иначе мы из тебя все жилы вытянем! Очертились неясные контуры. Колыхалось перед глазами мутное пятно — чье-то лицо.
— Ты кто? — спросил Буйвол, морщась. В нем закипал гнев. — Откуда взялся?
Голова снова дернулась. Взвились почти уже осевшие кровавые хлопья.
— Где деньги?!
Буйвол выругался, рванулся изо всех сил. И задохнулся. Снова раздался смешок — смеялся другой человек, не тот, что спрашивал о деньгах.
— Ты не дергайся, — сказал он спокойно, рассудительно, почти ласково, и по его голосу чувствовалось, что он продолжает улыбаться. — А то ведь и свалиться можешь.
Открылся второй глаз, и Буйвол прозрел.
Сиял снег, исполосованный длинными сизыми тенями. Светилось лазурью чистое небо. Деревья, растопырив голые ветки, тщетно пытались его заслонить. За кустами среди сугробов чернела избенка, похожая на палубную надстройку тонущего судна. Из трубы тугим жгутом тянулся отвесно вверх дым.
Два человека, одетые в потрепанные волчьи шубейки, смотрели на Буйвола.
Буйвол, свирепо дыша, разглядывал их.
В руках они держали небольшие, но увесистые дубинки. У одного широкий кожаный пояс был сплошь обвешан пластинами метательных ножей. Над правым плечом другого торчала рукоять меча — свое основное оружие он носил за спиной. На ногах у грабителей были широкие лыжи, отделанные мехом — на таких лыжах хорошо идти в гору, они не скользят назад.
— Деньги! — потребовал бандит с метательными ножами. Он стоял совсем близко, Буйвол мог бы, качнувшись вперед, ударить его головой.
Но он был связан. И подвешен к дереву.
Натянулась переброшенная через сук веревка. Колючая петля мяла горло.
Буйвол скосил глаза вниз и увидел свои лыжи.
Он стоял на покатой вершине рыхлого сугроба. Опершись на лыжи коленями. С руками, заломленными за спину.
Стоял на коленях.
Подвешенный словно марионетка.
Он был беспомощен.
— Нашел! — донеслось со стороны дома. Оставив дверь открытой, вышел на крыльцо еще один незнакомец точно в такой же шубе, махнул товарищам рукой. — Нашел! — Он спрыгнул с крыльца, наклонился, видимо, надевая лыжи, пропал за сугробами.
— Что ж ты нам врал? — укоризненно сказал грабитель с мечом на спине. — Говорил, что деньги у тебя.
Буйвол молчал, стиснув зубы. Он пытался разорвать веревки, спутавшие запястья.
— Надо уходить, — сказал бандит с метательными ножами. — Не нарваться бы на охотников.
Из-за кустов показался третий разбойник. Поднялся на сугроб, махнул тряпичным свертком, крикнул весело:
— Нашел! Он на печке прятал! Среди дров!
Они встали в ряд перед Буйволом. Одинаково усмехнулись.
— Давно тут не было лесорубов, — сказал один.
— И, наверное, еще долго не будет, — добавил второй.
— Можно это сделаю я? — спросил третий, и, не дожидаясь согласия товарищей, зашел сбоку, приблизился к дергающемуся, вспотевшему от усилий Буйволу. Наклонившись, вытащил у него из-под ног одну лыжину, взялся за вторую, потянул к себе.
Снег просел.
Буйвол замер, чувствуя, как затягивается на шее петля.
Грабители расхохотались.
Колени медленно погружались в снег. Буйвол чуть двинулся, пытаясь распределить вес тела на большую поверхность. И веревка еще крепче пережала ему горло. Снова поплыли перед глазами красные хлопья. Фигуры врагов превратились в бесформенные пятна. Заглохли все звуки — смех словно бы доносился из-под земли.
Подумалось — значит, правильно он поступил, вернувшись в родную деревню, став лесорубом. Теперь уж бог ничего от него не получит.
Он освободился от рабства судьбы…
Из последних сил Буйвол тянулся вверх всем телом, а рыхлый снег проседал все больше. Спазматически сжималось горло, пытаясь пропихнуть сквозь себя застрявший воздух. Веревки резали запястья, крепко держали согнутые ноги.
В колышущейся алой мгле ходили кругами тени, бормотали что-то. Смеялись…
“Я ни перед кем нe вставал на колени…”
Буйвол слабо дергался, пытаясь хоть немного приподняться. Веревка тянула его вверх, словно стараясь помочь.
Горела полураздавленная гортань.
Как горел дом ведьмы…
И чудилось:
Бьется в петле не желающий умирать висельник. Извивается, будто червь на крючке, такой же слепой и беспомощный, жалкий, ничего не соображающий.
Толпа ревет.
Палач ждет чего-то…
“…ни перед кем не вставал на колени…” — последняя мысль.
Он захлебнулся обдирающим горло воздухом. Захлебнулся невыносимой болью.
Странный сон.
Страшный…
Было холодно. Глаза не открывались — веки словно смерзлись. Руки не слушались.
Буйвол подумал, что пора вставать, растапливать печь. Но не пошевелился.
Не мог.
Заболел, должно быть. Горло дерет — ангина. Слабость во всем теле, ломота. Озноб.
Простудился.
Как некстати!
Но подниматься все равно надо. И в деревню надо идти…
Он тяжело перевалился на левый бок, заполз с головой под одеяло, под брошенный сверху полушубок. Подтянул колени к груди, сжался, чувствуя, как отходят онемевшие руки. Полежал, дыша в ладони, прижатые к лицу.
Случайно коснулся ногой печи — теплая!
Значит, уже вставал, растапливал. Но когда?
И почему так холодно?
Или это просто озноб?
Он прислонился к теплой печной кладке, высунул из-под одеяла голову и долго тер глаза кулаками, зевая до ломоты в скулах, морщась от колючей боли в горле.
Никак не получалось разобраться с наложившимися сновидениями. Где-то между ними был кусочек реальности, когда он вставал и разводил огонь в печи. Может быть, и еще что-то делал.
