Зореславич с силой толкнул створку внутренних ворот и вышел вместе с Ларишкой. Чёрные волхвы закрыли на засов и внешние, и внутренние ворота и зашептали заклятия. Чернобор вышел на середину дома и заговорил небрежно, насмешливо:
— Ушёл. Сильный, гордый... Вот таких боги и не любят. Особенно наши, лесные. Был когда-то целый народ, такой же гордый да сильный. Шли они вверх по Десне, потом на север — на Волгу, на Клязьму. Большие стада с собой вели. Рубились топорами медными да каменными, чтили Перуна с Даждьбогом. И вот так же не хотели ладить ни с людьми леса, ни с богами его. Нет больше того народа, и имя пропало! Остались каменные топоры, которыми Перуновы жрицы волхвуют, да ножи вроде того, что у царицы на поясе. Дураки-то не переводятся... А кто из пришлых тех поумнее оказался, их потомки и ныне в лесу живут.
Рогатая личина ехидно щурилась одним глазом, голос из-под неё звучал всё увереннее, безжалостнее:
— Он сильный! А мы — мудрые. Кабы не мы, служители тёмных богов, они бы вас давно из леса выжили. Здесь, в дебрях, только тихим и смиренным место. Не знает, кто из пещеры выйдет, а биться лезет. Зато мы знаем. Ведаете ли, кто из богов самый древний, самый мудрый, самый сильный? Не ищите его ни в небе, ни на земле — они не всегда были. Ищите в преисподнем мире. Его никто не создавал. Змей Глубин — вот кто царит там. Он же и Великий Медведь пещерный. Сам Перун его истребить не может. Не чёрный орёл — чёрный змей и чёрный медведь будут на знамени Северы. А волю Змея-Медведя будете узнавать от нас. Много берём? Ещё больше брать будем. Так ведь жизнь дороже стоит.
— Что, некрасив бог? Зато силён. По себе знаю. И ни одна ещё баба на него не жаловалась, — бесстыдно рассмеялась Костена. — А какие могуты от него родятся, то вся Севера знает.
— Да, силён! — загремел голос Чернобора, — а вы, люди, слабы. Он извечен, а вы в этом мире только гости. Значит, он и есть бог превыше всех богов. А добр он или зол — не вам судить: нет над ним судьи!
— Бога твоего косолапого когда-то люди одним дубьём да камнями из пещер выгоняли, — смело возразила Лютица.
— Перевелись давно такие люди, и могил их никто не ведает! Много ли нынешние храбры стоят без кольчуг, мечей да шеломов? Да без игрушек вроде той золотой чарки? Не больно она поможет против того, кто старше самого Солнца... — Верховный жрец обвёл взглядом собравшихся. — Или есть тут такой могут, что Великого Медведя голыми руками одолеет? Пусть сначала выйдет отсюда. На ворота змеиные чары наложены. Кто коснётся — в муках умрёт.
Собравшиеся подавленно молчали. Обхватив голову руками, молчал и великий старейшина Доброгост. Так вот кому служил верховный жрец! Не Велесу, не Чернобогу даже... Да не всё ли ему равно, чьим именем властвовать?.. «Вы, люди...» Да человек ли он сам? Или просто нагоняет страха, будто невзначай? Вот она, расплата за двадцать лет мира в Черной земле. Мира с нечистью, ведунами и черноконными... Стихии, умным, многознающим Чернобором, любящим поесть и выпить не меньше самого Доброгоста, поладить за чаркой мёда было гораздо легче, чем с гордой, своевольной Лютицей. А теперь хозяевами лесного края будут не Доброгост, не Роксагдаже, а верховный жрец с его зверобогом.
И мира больше не будет. Пепельный огонь придаст любимцу Артимпасы ещё больше дерзости, он примется воевать с Фарзоем, аланами, царскими сарматами. Будут на Дебрянщине сшибаться орды, будут гореть леса и сёла, будет молодёжь погибать в далёких походах или возвращаться буйными разбойниками... А тот хитрый и щедрый на дары гречин будет потирать руки, глядя на бесконечные толпы невольников, пригнанных сарматами в каменные города. Покуда и их камни не почернеют, не оплавятся от пекельного огня... И некому это остановить, кроме того, кого сам Доброгост дал заманить в святилище-ловушку.
Молчали и волхвы светлых богов. Они тоже все эти годы старались ладить с верховным жрецом и его ведунами. Вроде бы всем тихим да осторожным в лесу место было. Тягаться же в колдовстве с учеником Лихослава решалась разве что Лютица.
Молчала и Лютица, положив на стол крепкие руки с чуть сжатыми кулаками. Но то было молчание сильного, быстрого зверя, залёгшего в засаде. Перед мысленным взором жрицы был не длинный дом, не святилище, не лес, а бескрайняя холодная степь и чернеющие в склоне горы отверстия пещер.
Тяжёлые створки внутренних ворот закрылись за Ардагастом и Ларишкой. Впереди был частокол, отгораживавший святилище, а в нём — ещё одни ворота. Их створки гостеприимно распахнули двое волхвов в чёрных плащах и белых личинах в виде черепов. Такие же черепа были вырезаны на навершиях их жезлов.
— Говорят, кто мертвецом рядится и после не очистится, того мертвецы к себе заберут. Успеете ли в баню сходить или в прорубь окунуться, слуги чернобожьи? — весело подмигнул колдунам царь и вместе с царицей прошёл в святилище. Ряженые тут же закрыли за ними ворота на засов и принялись бормотать заклятия, ухмыляясь под скалившимися белыми зубами личинами.
Двенадцать идолов стояли лицом на восток, спиной к входящим. Многие имели звериные головы, и можно было лишь догадываться, что это за боги. С орлиной наверняка Перун-Перкунас. А со львиной, похоже, Даждьбог-Солнце. Два самых больших идола посредине изображали бога и богиню с медвежьими головами. У обоих на шеях — замысловатые бронзовые гривны. Перед богиней стоял большой глиняный сосуд с горловиной в виде медвежьей головы. На снегу чернело два кострища. На одном готовили угощения для пиров, на другом приносили жертвы.
Ларишка окинула взглядом тёмные чаши, белую гладь реки, такой же белый глаз Святого озера. Всё было безмолвно и недвижно, и надо всем — щедрый серебряный свет Велеса-Месяца и его звёздных стад.
— Красиво как! И жутко. Это и есть царство Мороза-Чернобога?
— Нет, — покачал головой Ардагаст. — Оно под землёй или в дебрях — там, где света вовсе нет. Какая уж там красота!.. Да, хорошо здесь. А ещё лучше будет, когда всё это растает, и придёт Ярила, и покроет всё зеленью. Ты ещё не видела нашей весны. Вот красота-то!
Он подошёл к жертвенному кострищу, где уже были сложены дрова, развёл огонь и улыбнулся жене:
— Ну что, поедим медвежатины? Или...
— Или змеиного мяса, как ханьцы! — со смехом подхватила тохарка. — Смотря в каком обличье эти нам явятся. Главное, чтобы они нас самих на праздник не съели!
— Не съедят! Зубы сломают. — Ардагаст расправил одежду. В лунном свете блеснула чешуя панциря, надетого под кафтан.
Ларишка сняла покрывало, плащ, платье и осталась в кольчуге, шароварах и красных сапожках с золотыми бляшками. Потом спрятала одежду в сумку и достала оттуда пояс с махайрой и акинаком и два остроконечных шлема.
