Принцесса Фэйянь, стоящая у подножия престола... Да, ее несложно было узнать — ибо теперь больше чем когда-либо в ней говорила кровь ее отца, императора Жоа-дина.
Золотоглавый дракон, Владыка Изумрудного Клана, и громадная черепаха, Владычица Клана Черного Золота, предстояли вблизи престола, и глаза их, обращенные к фее, не предвещали ничего хорошего. А ужаснее всего было то, что здесь присутствовали и священный феникс — Владыка. Рубинового Клана, и благословенный тигр — Владыка Клана Белой Яшмы, вечный покровитель императорского дома. Фея хорошо помнила легенды, а они гласили, что, когда соберутся главы четырех Кланов, грядет время Больших Перемен.
И не было основания не верить легендам...
Кроме них в зале находились полководцы, военачальники — но фея не придала тому важности, ибо никогда не считала подобный род людей стоящим своего внимания. Лишь их боевые стяги, испещренные иероглифами, раздражали ей глаза. Эти иероглифы! Они, как песчинка в зенице, как оса за воротником платья, как гвоздь, разорвавший рукав...
Но что иероглифы!
Фею замутило. Замутило впервые за все время ее пребывания на этой проклятой, смрадной земле!
Они тоже были здесь!!!
Те, кого невозможно презирать, потому что они внушали страх и стыд!
Оборотни, духи, призраки, а главное, феи земного происхождения! Твари, недостойные высокого звания феи! Проклятая раса!
... Какой-то барсук из оборотней нарушил всеобщее затянувшееся молчание тем, что громко чихнул. Впоследствии выяснилось, что это был сам генерал Барсучьей армии. А значит, его чих был не досадной случайностью, а заранее задуманным действием против врага.
От этого чиха фея дернулась, словно от удара бичом. Лютыми глазами посмотрела на Фэйянь...
— Ты низложена именем отца моего и матери моей, — сказала принцесса.
— Ты никто, ты простая смертная и не смеешь мне указывать! — зашипела фея. — Я не для того летела сквозь звезды, чтобы какая-то девчонка...
Пламя, вырвавшееся из пасти дракона, на мгновение превратило фею в огненный бутон. Не причинив, впрочем, особого вреда.
— Баосюй, не надо, — сказала принцесса, — И без того это не дворец, а какое-то... пепелище.
— Как скажешь, дорогая, — качнул усами дракон.
— Я не уйду! — крикнула фея. — Ты можешь сразиться со мной за престол, но предупреждаю — ты не победишь.
— Я не буду сражаться, — проговорила Фэйянь. — Потому что я уже победила.
— Ты ошибаешься!
— Нимало. Скажи, фея: тот, кто стоит за твоей спиной, — твой слуга?
Цюнсан обернулась с судорожным всхлипом. Перед нею стоял Ян Синь.
— Ян? — Фея изумилась так, что и передать нельзя. — Я думала, что ты уже мертв...
— Нет. — В глазах уездного каллиграфа ничего нельзя было прочесть. — Я ожил.
— Отлично! — воскликнула фея. — Видишь вот эту дрянь возле престола? Убей ее. Убей, слышишь? Это приказываю я, твоя возлюбленная государыня.
Из толпы воинов выступил вперед юноша в доспехах, надетых на желто-фиолетовые шелковые одежды.
— Брат! — вскричал юноша. — Опомнись! Фея околдовала тебя, сбрось проклятые чары! Ты превратился в немощного старика!
— Брат? — повернул к нему голову Ян. Потом посмотрел на Цюнсян. — Фея?
Он сделал шаг и вцепился в горло феи. Вой Цюнсян превзошел все мыслимые пределы. И все увидели, как из-под рук Яна течет нечто тягучее, напоминающее смолу, а тело феи безжизненно обвисает.
— Фея, — повторил равнодушным голосом Ян.
Тело Цюнсан, лежащее на полу, почернело и ссохлось. Оно уменьшалось и ссыхалось до тех пор, пока не превратилось в тонкую палочку длиной не больше двух цаней.
— Ух ты, — раздался звонкий восхищенный голосок.
Который, разумеется, принадлежал не кому иному, как барсуку по прозвищу Хо-Хо.
— Что произошло? — воскликнула принцесса. — Это новые чары феи?
Барсук Дважды Хо поднял палочку и повертел ее в лапах. Затем опомнился и отвесил глубокий поклон принцессе.
— Никоим образом, ваше высочество, — заявил он. — Чарам этой недостойной феи наступил конец. Ибо ее победили чары оборотней. Наш замысел удался.
— У барсуков-оборотней был замысел? — удивилась принцесса.
Тут выступил барсучий генерал:
— Да, вашсочество! Этот господин Ян был полностью подчинен чарам феи и представлял великую опасность. Потому я осмелился подослать к нему своего храброго адъютанта Хо-Хо — чтобы он укусил его.
— Гм, — высказался дракон. — Просто, но мудро.
— То есть, — нашлась принцесса Фэйянь, — господин Ян стал... оборотнем?
— Так точно, вашсочество. Барсуком-оборотнем. Потому как звездные феи нашего брата не терпят и от одного нашего духу помереть могут. Не говоря уж о прикосновении. Фея-то от этого господина опасности не ждала, потому и не подозревала, что он изменился... А нам того и надобно!
— Фея мертва? — пробормотала Фэйянь. — Но ведь они бессмертны.
— Все когда-нибудь кончается даже для бессмертных. — Никто не заметил, как в зале появилась Крылатая Цэнфэн. Но никто и не удивился, лишь главы Кланов приветствовали ее короткими, понимающими поклонами. — Дай-ка мне эту палочку, славный барсук.
Тот, низко поклонясь, подал просимое настоятельнице Незримой Обители.
Крылатая Цэнфэн посмотрела на Фэйянь.
— Моя наставница, — прошептала та.
— Принцесса, — проговорила Крылатая Цэнфэн, — не пора ли тебе вспомнить нечто из того, чему я столько лет тебя учила?
И Цэнфэн подбросила палочку вверх.
Принцесса взмахнула рукой — и в ее руку палочка упала кистью. Прекрасной кистью для Высокого Стиля Письма.
— Начни с первого значения Иероглифа «Любовь», — сказала принцессе Крылатая Цэнфэн.
Принцесса вытянула руку с кистью и начертала в воздухе переливающийся неземным светом иероглиф:
МИР
... Радужное, согревающее душу сияние, нисходящее с неба на Непревзойденный дворец, свидетельствовало о том, что иероглиф выбран верный.
... Осталась последняя глава. Так прочтите ее, мой бесценный читатель, коль вы ухитрились осилить предыдущие!
Глава двадцать вторая
ВЕТЕР КАК ШЕЛК
Ветер приносит запах
Моря и кардамона.
Молча гляжу на запад,
Думаю: неуклонно
Катится жизнь к закату,
К горному перевалу,
Где я была когда-то
Или же не бывала.
Листья цветущей вишни
Ветер принес с востока.
Думаю: как неслышно
Время и как далёко
Тот, кем душа болела
И исцелялась снова.
И почему-то тело
К смерти уже готово.
Мир закрывает ставни,
Я ухожу последней...
Только любовь оставлю
Из своего наследья .
Водяные часы тихо отмеряли время стуком бамбукового ковшика о глиняный кувшин. Этот размеренный звук навевал то особое состояние души и тела, когда сон еще не пришел, а явь уже представляется чем-то туманным и несуществующим... В такие минуты душу охватывает покой и умиротворенная печаль, благодатная, как драгоценное вино. Ты смотришь вдаль — туда, где облака смешались с кронами деревьев, где дорога устелена багрянцем осенней листвы, где плач улетающих куликов ранит сердце воспоминаниями о том, чему никогда не суждено сбыться...
