Еще больше возбуждало чувства поэта море, и нам представляется непонятным, почему за всю свою жизнь Говард был у моря всего несколько раз. Он с любовью описывает разбивающиеся о берег волны, вздымаемые ураганом грозные водяные валы, утлые скорлупки кораблей, в которых люди пытаются побороть своего извечного врага — свирепый Океан. Корабли привлекали пристальный интерес как самого Говарда, так и его героев — Кулла, Соломона Кейна и Конана. Отзвуки поэзии Мэйсфидда можно найти в следующих достойных внимания строках:
Остров древний! Последний приют кораблей,
Бороздивших моря тех исчезнувших дней.
Плен их вечен в оковах седых якорей.
Скрывает мгла их теней сонм на берегу пустынном,
Триремы нильские и лодки рыбаков в строю едином.
Там галеон высокой мачтой щеголяет,
Форштевень бригантины гордо выступает,
Галер и шлюпов длинный ряд волна качает.
Королевская шхуна с изящной своей красотой
Будто брату, торговцу простому, кивает кормой.
В первоначальном отрывке из „Песни Белит“ первая настоящая любовь Конану из Киммерии, пиратка Белит, находит свое последнее пристанище на морском дне:
Отныне мы закончили скитанья,
Прощайте, весла, сгинь напев ветров!
Багровых стягов шумное дыханье
Уж не разбудит сумрак берегов.
И женщину, давнишний дар бесценный твой,
Возьми обратно, пояс мира голубой!
Весьма часто стихотворения Говарда рассказывают о всеобъемлющей ненависти и жестокости. Его „Гимн ненависти“ переполнен злобой, которую он ощущает к человеку и его трудам. Мы не знаем и едва ли сможем понять причину, вызвавшую подобное чувство автора к своим собратьям. Конечно, в детстве писатель встретился с пренебрежением приятелей, с весьма красноречивыми осуждающими взглядами, какими провожали его жители города, с видимым пренебрежением отца, занятого своими пациентами и старающегося проводить как можно меньше времени дома. К примеру, следующие строки написаны человеком, столь одержимым ненавистью, что удивительно, как она не вылилась в акт насилия:
Нет у меня сочувствия к собрату моему,
Представить не могу, что мог я быть влюблен.
Зачем? Забудь. Все это ни к чему…
Миг нынешний поглотит бег Времен.
Земное, бренное — все унесется вдаль,
Исчезнет, как прибоя пена, в шепоте
свистящем
И Будущего скорбная печаль
Как в дымке растворится в Настоящем.
Тесно связана с прославлением смерти искренняя вера Говарда в то, что жизнь — это грязная шутка, которую играет судьба, что человеческие существа сродни животным, изъедены развратом и постепенно вырождаются, что восприимчивый человек видит недоступных ощущениям обыкновенных людей чудовищ, трупы и взращенных дьяволом демонов, обитающих в душах людей:
Пришлось ему незамутненным взором
Увидеть мир, подобный яме выгребной,
Где ночь кричит, Порок милуется с Позором
Под визг свиней, ведомых Дьявола рукой.
Оскалясь злобно, трупы там гуляют
И тянут к миру крючья лап своих когтистых,
Там невидимки-демоны мелодию играют,
Сводящую с ума, там тварей сонм нечистых.
Там голозадых ведьм толпа, на похотливую луну
Взор пев горящих устремив, блудливый пир ворит
О, есть мечта! Чтоб глотку общую, на всех одну,
Имело человечество. И взмах ножа все прекратит!
Основным для натуры Говарда — что весьма часто выражается в его поэзии — было ощущение сладости смерти. Смерти, которая не минует никого, смерти, что является вратами к счастливому Завтра. Глубоко привязанный к своей матери, он еще в раннем возрасте пришел к решению никогда не покидать ее и определил себе счет дней сообразно со временем жизни единственного человека, на любовь которого мог безоговорочно рассчитывать. Если кто-то сомневается, что решение, принятое Говардом, было бесповоротным, ему достаточно прочесть стихи, написанные им в начале 20-х годов. Известные строки „Искусителя“ явно и безошибочно говорят об его чувстве:
Я изнемог противиться теченью,
Велениям судьбы с ее Гнетущей силой…
Со страстью я хочу отдохновенья,
Как ждет жених соединенья с милой.
В другом стихотворении, „Невеста Кухулина“, Говард упрашивает женщину (может быть, свою мать?) оставить этот ужасный мир с его страстями и древней луной и соскользнуть вместе с ним под величественные пенные волны:
На берегу, где брызги волн тугих
Песок белесый бьют без устали веками,
Украшу бледное чело твое венками,
Которые сплету я из цветов морских.
Роберт Говард был человеком, который разговаривал с демонами ада, содрогался, осаждаемый высасывающими из него душу чудовищами с ногами грифона, видел в полночь крадущиеся узкие тени змей и ходил по тропам вместе с призраками. Столь яркими и безжалостно жестокими были эти создания тьмы, что нам не следует удивляться, что как мальчиком, так и мужчиной Роберт был подвержен кошмарам или почему, будучи студентом, оказавшись в одиночестве на верхнем этаже пансиона, он дрожал от страха, услышав скрип двери. Еще менее удивительно его ощущение постоянного преследования чудовищами, сознание того, что его никто не любит, жизнь не имеет смысла и даже успех не имеет той силы, что способна вырвать его из распахнутых Объятий смерти.
Еще в „Вознаграждении“ — одном из лучших своих стихотворений — Говард, как никогда горячо и самозабвенно, радуется видениям, переступает через кошмары, клубящиеся в его черепной коробке. Несомненно, эти будоражащие душу вампиры и черные демоны, среди которых он жил, были ценой, которую художник должен платить за самовыражение и ту тайную кладезь колдовства, мистицизма и мифов, откуда он черпает своих колдунов, воинов, чудовищных змей и других монстров, которые с неукротимой энергией перемещаются по выдуманному им Хайборийскому миру. Из того же обилия чувств возникают поэтическая образность и увлекательные идеи, которые столь часто очаровывают нас и которые так щедро разбросаны по следующим строкам:
Ни барабанов королевских мерное звучанье,
Ни лютни пение, ни зов фанфар блестящих
Не слышал я, знамен не видел трепетанье
На поле страшном, среди демонов кричащих:
Но видел я: дракон восстал,
Вселенной непонятной порожденье.
И взгляд его огнями полыхал.
И холодным дыханьем меня опалили
Безымянного ветра порывы. По смертным путям,
Видел я, пилигримы слепые бродили
В черных безднах, разверзнутых там.
Долины ужаса забвенья мрак накрыл,
И я с Бессмертной Обезьяной
У Врат Судьбы сражаться должен был.
И не смешил меня побег дриады стройной,
И Пана не увидел я ни разу,
Но сквозь пески пустыни знойной
Я шел за ним, за Человеком черноглазым.
И я не умер так, как люди умирают,
И, как они, я не грешил, но я небес достиг —
Тех, что порывы бурь туманом укрывают.
В стихах Роберта Говарда есть также забавное и смешное. Читатели могут наслаждаться беззаботной балладой под названием „Поцелуй Сэл Снубу“, написанной как пародия на стихотворение Роберта У. Сервиса, или повествовательной поэмой, озаглавленной „Басни для Маленького Народца“ в которой рассказывается о том, как огромный боксер был нокаутирован небольшим человечком. Однако юмористическая поэзия Говарда, в разительном контрасте с его серьезными стихами, однообразна и непримечательна. Он сам говорил: „Сочинение стихов — тяжкая работа, мучительный труд, стишков же — одно удовольствие, сплошной праздник. Я никогда за всю свою жизнь не посвящал одному стихотворению больше получаса“. Однако, хотя Говард считает все свои стихотворения простыми „стишками“, среди них, наряду с ничем не выделяющимися стихами, встречаются превосходные поэтические строки.
