Он не ответил. Он взял ее за руки и силой разомкнул их кольцо, сцепленное над ее головой. Он заставил ее лечь на траву, вытянуть ноги. Он пригладил ее взъерошенные, напружиненные волосы. Долго-долго он гладил ее косички и руки, пока наконец Енифар не вытянулась во весь рост, не вздохнула и не успокоилась.
— Енифар, — сказал тогда Арилье, — я не могу бросить тебя. Я не могу допустить, чтобы они… причинили тебе вред. Может быть, ты и самое страшное творение Морана, но ты — самое милое из его творений. Ты ребенок.
— Я черная дыра, — отозвалась Енифар глухо. — Я думала об этом и поняла. Я ощущаю это всем телом. Вот здесь. — Она показала пальцем себе на живот, потом подумала и переместила палец на середину груди. — И еще здесь. Сплошная черная дыра.
— Это просто печаль, Енифар, — тихо проговорил Арилье. — Ничего больше. Тебя разлучили с матерью, тебя разлучили с отцом.
Она фыркнула носом.
— Я никогда не видела отца. Не очень-то меня с ним разлучили!
— Но ты же видела его во сне.
— Моих снов у меня никто не отнимет. Откуда взяться грусти?
— Откуда взяться черной дыре? — возразил Арилье. — Ты просто ребенок, Енифар. Я не представляю себе, каким образом Мастера уничтожат ребенка.
— Для них я просто артефакт… Да я и для самой себя артефакт, — сказала Енифар. — А что, для тебя я что-то другое? Ты с самого начала носился со мной так, словно я — не живое существо, а какой-нибудь драгоценный камень.
— Камень? — повторил Арилье растерянно.
— Или книга! — наступала Енифар. — Или там картинка в рамочке! А я живая.
— Ты живая, Енифар, и должна оставаться живой.
— Ты веришь в то, что мир может погибнуть?
— Я видел, как над замком прошел кровавый дождь, — сказал Арилье. — Мир может погибнуть… Но в тот раз мы выжили.
— Не все же.
— Это война, Енифар. Всегда кто-нибудь погибает.
— А если войну можно прекратить?
— Даже если и так, — сказал Арилье, — такой мир не должен существовать.
Она уставилась в небо и сказала:
— Мне тоже не верится, что я умру. Но если это неизбежно?
— Уйдем, — попросил Арилье.
— Нет.
— Ты дура! — взорвался он вдруг. — Почему я должен тебя уговаривать? Что за глупая блажь? Как ты вообще можешь обсуждать это всерьез?
— Арилье, — сказала она, — если ты откажешься, я все равно сбегу. Мне придется ударить тебя или опоить… Не знаю, что я сделаю, но я избавлюсь от тебя и сбегу.
— Это опасно, — сказал он. — Тебя могут захватить те, кто уже пытался это сделать.
— Ты выяснил, кто это?
— Нет. Он умер прежде, чем я задал ему вопрос.
— Я так и знала, что ты убил его, — с торжеством заявила девочка. — Ты настоящий тролль. Только тролли не станут возиться с опасным врагом и разводить переживания на тему «сохраним подлецу жизнь — авось исправится».
— Теперь это не имеет значения, — сказал Арилье.
— Подчинись мне, Арилье, — просто сказала Енифар.
Она продолжала лежать, перебирая пальцами траву и глядя в небо, а Арилье сидел рядом у ее ног и молча смотрел на нее.
— Ну что, поехали? — сказал он наконец. — Что бы ни случилось, Енифар, я буду рядом, обещаю.
— Ты помнишь, как выглядел замок Геранна? — Моран нервно крутился над плечом Деяниры. — Детали, побольше деталей! Вот здесь, по-моему, была такая витая башенка.
— Не мешайте. — Девушка отложила карандаш и посмотрела на Джурича Морана сердито.
Он поднял руки, показывая, что не смеет больше ни на чем настаивать.
Моран страшно волновался. Деянира явилась неожиданно, без приглашения. Моран был поглощен чтением и вообще не слышал, как она позвонила по телефону.
Трубку снял Авденаго.
— А, это ты, — сказала Деянира, услышав его голос: «Частная квартира Джурича Морана». — Ну, наконец-то. А то все время попадала то на плачущих женщин, то на какое-то производственное совещание. Один раз меня даже обещали оштрафовать из-за каких-то недопоставок комплектующих. Сами виноваты!.. — взъелась вдруг Деянира. — Незачем заказывать аккумуляторы в Минске, когда под боком есть собственный завод… По-моему, там речь шла о производстве ламповых телевизоров, — прибавила она.
— Очень интересно, — сказал Авденаго.
— Ладно, к делу, — оборвала Деянира. — Моран дома?
— А где ему быть? На производственном совещании?
— Не остри, у тебя не получается.
Авденаго прикусил язык.
— Ты где?
— В соседней квартире, как нетрудно догадаться… Откуда еще можно позвонить?
— Ладно, выходи, я встречу.
Авденаго положил трубку и выбрался на площадку. Моран крикнул: «Кто пришел?» — но, поскольку ему никто не ответил, сразу же забыл о беспокойстве и снова углубился в книгу. Прибежал щенок, сунулся мордой под руку, потом положил голову на книгу и уставился на хозяина преданными глазами. Моран приподнялся и поцеловал его в нос, что вызвало бурю собачьих восторгов.
Весь в слюнях, Моран не вдруг услышал возню в прихожей.
— Эй, кто там? — заревел он, бросаясь книгой в угол. — Почему мне не дадут спокойно почитать? Алешка, убить! Убить! Aй да монах! Убить! — с новой силой завопил он. — Фас! Взять их! Ату! На части разорвать! Ты собака или нет?
Пес с громким счастливым лаем выскочил из комнаты.
Авденаго помог Деянире снять куртку, подал теплые тапки, убрал ее сапоги.
— Собака не погрызет? — спросила она.
Пес подпрыгивал, норовя лизнуть гостью в лицо.
— Только если они из натуральной кожи, — успокоил ее Авденаго. — Он синтетику не жрет, проверено.
Деянира потрепала щенка по ушам и вместе с ним вошла в комнату.
— Так я и знал, что это ты, — встретил ее Моран. — Сколько шуму! Просто прибытие Генриха Анжуйского в Польшу. Шум, грохот, пьяные рожи.
Не отвечая, Деянира поставила ему на живот пакет, набитый чем-то мягким.
Моран схватился за пакет обеими руками и стиснул, словно намереваясь задушить.
— Что это?
— Нитки.
— Ты опять за свое?
— Уж всяко не за чужое.
— Ты помнишь, чем закончилась твоя первая попытка создать картину из безумной пряжи?
— У меня получился… э… портал, — сказала Деянира, морщась от того, что пришлось употребить слово из компьютерной игры.
— А, — сказал Моран. — Ну так это же другое дело. Что это тут у тебя за пряжа?
— Это… Гоэбихон, — объяснила Деянира. — То, что от него осталось. Его клочья.
— Они были на ней, когда ее вынесло сюда, — вставил Авденаго. — Всю обмотало, как мумию.
Деянира и Моран обернулись к нему и уставились на него с одинаковым выражением лица: высокомерным и чуть удивленным. Очевидно, так же они посмотрели бы на морановскую собаку, вздумай та заговорить.
