Он кивнул.
— Крови! Безжалостной ярости.
— От Уолли или Шонсу?
— От Уолли! — сказал он. — У Шонсу все это уже было.
Она замолчала; лодка, кажется, пошла быстрее.
— Мне не так трудно, — сказала она тихо. — Я должна доставлять вам удовольствие, а это для меня большая радость.
— Убийство никогда не доставит мне удовольствия, — прорычал Уолли.
Она покачала головой.
— Но ведь вы выполните волю богов, господин?
— Да, — он вздохнул. — Думаю, что да. Они щедро награждают меня.
Теперь и она обняла его. В их поцелуе горела страсть влюбленных, и Уолли понял, что ее чувство не погасло, оно разгорелось еще сильнее. Опасаясь, как бы не потерять самообладание, он отнял от себя ее руки и на минуту присел.
— Вот что я подумал, — заметил Хонакура, глядя в ночное небо, — лодки гораздо лучше, чем мулы.
— Старик, вы же подумали вовсе не об этом!
— Нет, именно об этом, — ответил жрец с усмешкой. — Ведь на муле вы бы не смогли ее поцеловать.
Когда Уолли поел, он стал выбрасывать за борт объедки и смотреть, как на них набрасываются пираньи; это зрелище вызывало в нем одновременно и ужас, и восхищение. Они совсем рядом, и, приглядевшись внимательнее, он мог хорошо их рассмотреть — они как мгновенные серебряные вспышки в черной воде, не больше мизинца, но их целые полчища.
— А в вашем заоблачном мире, светлейший, пираний нет? — спросил Хонакура, который наблюдал за ним с явным интересом. Уолли пристыженно вздрогнул.
— Далеко не везде, — ответил он. — Если уж бог оставил меня пребывать в таком невежестве, то ему придется самому указывать мне дорогу.
Жрец улыбнулся.
— Полагаю, теперь, зная об этом, вы больше не предпримете такого маневра.
— Я уже поклялся в этом, — ответил Уолли. — Скажите, а как же заводь у храма?
— Иногда пираньи туда заплывают, — сказал старик. — Но считается, что они живут только в спокойной воде, и поэтому заводь водопада — относительно безопасное место. Хотя по собственной воле я бы в воду не вошел.
Уолли задумался о том, какие новые ужасы могут ожидать его в этом Мире.
Джа легла рядом с Виксини и сразу же уснула. Уолли был еще слишком взволнован для сна. Яркий, странно рассеянный свет в небе отбрасывал двойные тени. Над Рекой поднимался туман. Стало трудно различить то, что было совсем близко, даже фигуры Зорьки, Нанджи и Катанджи.
Через несколько минут к ним пробрался Нанджи. Он встал на колени перед Уолли, а значит, и перед Хонакурой. В тумане, да еще под слоем грязи, лица его было почти не видно. Он не снял меч, и Уолли это показалось странным, но для того наверняка были какие-то свои воинские причины.
— Светлейший, — сказал он, — позвольте мне принести вам вторую клятву.
Уолли покачал головой.
— Это вполне можно отложить до завтра, согласен? Ты ведь не хочешь сейчас заняться фехтованием?
В темноте сверкнули белые зубы.
— Нет, светлейший…
Наступило молчание.
— Послушай, — сказал Уолли, — хочешь узнать, почему боги приняли все наши нарушения законов чести?
— Да, светлейший, — в голосе Нанджи слышалось облегчение.
— Возможно, это объяснит нам наш почтенный друг, — сказал Уолли. — Почему Богиня допустила такое множество бесчестных поступков? Ведь мы всегда говорим, что Она — против этого. Я правильно понимаю, священный? — Он посмотрел вниз, на маленькую сгорбившуюся фигуру.
— Я больше не священный, — смиренно ответил Хонакура. — Но что касается вашего вопроса, то да, — вы правильно понимаете.
— А я против того, — продолжал Уолли, — чтобы наставники били своих подопечных. Ведь как-то раз я неплохо тебя отделал, мой юный друг.
В темноте было видно, как глаза у Нанджи засветились.
— Но вы это сделали, чтобы снять заклятие, светлейший.
Вдруг Уолли заметил, что там, в середине лодки, происходит нечто непредвиденное. Он старался не смотреть в ту сторону, но заметил, что Катанджи, пододвинулся совсем близко к Зорьке. Нанджи стоял к ним спиной.
— Я думаю, Нанджи, что боги хотели и с меня снять проклятие.
— Но на вас не было никакого проклятия, светлейший! — запротестовал Нанджи.
— Нет, было! Я ведь как-то говорил тебе, что не люблю убивать людей.
Рот у Нанджи открылся, потом закрылся.
— Бог приказал мне убить Хардуджу. Я так и сделал, но только потому, что мне так сказали. Других приказов я не получал, кроме еще одного — быть честным и доблестным воином. А честный воин седьмого ранга ни секунды не стал бы терпеть Тарру с его грязными уловками. Я издевался над тобой, бил тебя, пока ты наконец не разозлился и не ответил мне! Боги загнали меня в угол. Только после этого я научился проливать кровь и показал, что могу убивать. То же, что и с тобой.
— Так проверяют мечи, — сказал Нанджи. — Меч сгибают и смотрят, распрямится он или сломается.
— Да! — Уолли удивился. — Очень хорошее сравнение!
— Но, — продолжал Нанджи, — даже если боги все это и предусмотрели…
Его все еще мучила совесть.
— Никто из нас не совершил никаких бесчестных поступков. Охрана храма — это толпа малодушных трусов. Имперканни нас оправдал. Вы согласны с его решением, старик?
— О да! Вас несомненно вынудили, — ответил Хонакура. — Боги избрали вас двоих…
— Нас двоих? — отозвался Нанджи.
Катанджи продвигался вперед. Он не получал никакой поддержки, но, кажется, и не встречал сопротивления. А в мире Катанджи, конечно же, разрешено все, что не запрещено. Этому новичку, скорее всего, не понадобятся вечерние занятия у Дикой Ани.
— Если вы принесете мне вторую клятву, мастер Нанджи, — сказал Уолли, — а я надеюсь, что так и будет, потому что я буду рад опять видеть вас своим подопечным, то тогда и я тоже принесу вам клятву.
— Клятву крови? Конечно, светлейший, — с готовностью согласился Нанджи.
— Нет! — ответил Уолли. — Мне кажется, что эта клятва — бесчестна, пусть даже сутры созданы самой Богиней. Третьей клятвы мне хватит, пожалуй, на целых две жизни. Нет, я имею в виду четвертую клятву.
Нанджи посмотрел на него недоверчиво.
— Я никогда не слышал ни о какой четвертой клятве!
Хонакура говорил, что ничего не знает о воинских клятвах, но сейчас он смотрел на Уолли с любопытством.
— Конечно, не слышал, — ответил Уолли. — Во-первых, о ней говорится в тысяча сто сорок четвертой сутре…
— А!
— В последней. Знать ее может только тот, кто собирается принять седьмой ранг, или тот, кому об этом рассказал какой-нибудь Седьмой. Именно это я и собираюсь сейчас сделать. Во-вторых, она не для всех…
