— Мы поговорим позже, когда ты успокоишься. Ясно, что ты сейчас не в состоянии разговаривать. Я буду ждать тебя здесь в полдень, отец. До встречи.
Он быстро вышел из комнаты, прежде чем Гальберт смог ответить. Коран в прихожей едва успел сделать вид, что чем-то занят у окна. Ранальд не обратил на него внимания. Собственно говоря, он был почти доволен собой за этот уход, пока, уединившись в своей комнате дворца, не начал более тщательно обдумывать последствия поступка своей жены.
Он послал слугу за пивом и сел в кресло у окна, глядя на пейзаж. Солнце пыталось вырваться из-за осенних облаков, подгоняемых ветром. Король в это утро охотился. Возможно, кто-нибудь уже поскакал к нему, чтобы сообщить эту новость. При дворе Адемара честолюбивые люди сбивали друг друга с ног, стремясь первыми сообщить ему новости, особенно новости, неприятные для семьи Гарсенков. Ранальд знал, здесь считают, что Гальберт обладает слишком большой властью. Вероятно, так и есть. В жилах его семьи текла кровь королей, не уступающая крови Адемара, если вернуться всего лишь на два поколения назад, и верховный старейшина теперь стал первым из всех советников короля. Не стоило удивляться, что их боятся. При дворе есть и такие люди — и их немало, — кто придет в восторг от бегства Розалы и срыва их планов.
Слуга вернулся с кувшином пива, и Ранальд с благодарностью осушил свой первый кубок в этот день. Вытянул ноги и закрыл глаза. Но желанного успокоения не обрел. Его жена солгала ему в последнем письме, убежала, унося своего ребенка. Его ребенка. И, по-видимому, уже родила в Арбонне. Кораны, которые привезли это известие, скакали на север через перевал с такой скоростью, что загнали коней, две ночи и один день. Они не знали, мальчик это или девочка. Конечно, это имело значение, большое значение. Однако Ранальду в то утро было сложно взвесить политические последствия. Во-первых, у него это не очень хорошо получалось. Он предпочел бы сейчас охотиться вместе с королем. Собственно говоря, он предпочел бы оказаться дома, в Гарсенке, и скакать со своими собственными людьми в своем собственном лесу. Откинувшись назад, на спинку кресла, и закрыв глаза, он пытался представить себе Розалу с младенцем. Он даже на короткое мгновение пытался представить самого себя с младенцем. Потом открыл глаза и налил пива в бокал из кувшина на стоящем рядом столе.
Больше он себе не мог позволить. Ему предстоит снова встретиться с отцом в полдень. На такой встрече необходимо оставаться трезвым, как он уже понял за эти годы и дорого за это заплатил.
— Я не хочу возвращать ее обратно, — повторил он. Полдень, облака исчезли, и солнце высоко стоит в бледном небе, светит в западные окна. Ранальд старался говорить спокойно. Он даже подошел ближе к отцу, чтобы они могли разговаривать тише. Слуг на этот раз отпустили. Ранальд не хотел, чтобы этот разговор стал известен всему дворцу — или всему Горауту, если уж на то пошло.
Гальберт сейчас тоже вел себя тише, заметил Ранальд. Верховный старейшина выглядел угрожающе спокойным. Прежде чем ответить, он неторопливо выбрал стул и устроил на нем свое крупное тело. Он переоделся: теперь на нем были синие одежды служителей Коранноса. Блэз до своего отъезда обычно отказывался разговаривать с отцом, когда тот надевал одежды священника. Он однажды назвал их профанацией. Собственно говоря, это было в тот последний раз, когда они видели Блэза, в разгар очередного яростного спора об Иерсенском договоре. Он закончился тем, что младший брат Ранальда выбежал из комнаты и уехал из замка, поклявшись не возвращаться в Гораут до тех пор, пока действует этот договор. Подумав о том вечере, Ранальд вдруг вспомнил, как его жена молча плакала, сидя у камина, пока трое мужчин кричали друг на друга.
— Ты ее отвергаешь. Вполне естественная реакция, — проговорил Гальберт, уютно сложив руки на пухлом животе. «Он прибавил с весе, — кисло подумал Ранальд. — Живот растет вместе с властью». — Правда, человек более сильный уже отдал бы приказ убить ее. Сделать это вместо тебя?
— Как ты сделал в случае с герцогом Талаирским? Спасибо, не надо. Ты не слишком многого добился, отец. — Он все еще был способен обмениваться колкостями до какого-то предела, но этот разговор смущал Ранальда. Дело в том, что ему не нравилась мысль о смерти Розалы. Он не хотел, чтобы она вернулась — это ему было ясно, — но это не означало, что она должна быть казнена за свою быструю реакцию на угрозы со стороны отца. Он продолжил: — Мы уроним себя, если станем ее преследовать.
Гальберт моргнул, словно был удивлен. Возможно, он действительно удивлен, подумал его старший сын. Ранальд не часто являлся на встречи с отцом с такой ясной головой. Он чувствовал, как в нем снова поднимается усталое презрение к самому себе. Гальберт сказал:
— Значит, ты дашь ей уйти? И позволишь всему миру смеяться над тобой. — Старейшина презрительно махнул рукой, этот жест Ранальд всегда ненавидел. — Ну, это твое личное дело. Я не могу вечно за тебя изображать мужчину. Но ты согласен, — продолжил он преувеличенно учтивым тоном, — что возникает проблема, связанная с ребенком?
Конечно, возникает. Хотя за это утро Ранальд понял, что к этому вопросу у него тоже двойственное отношение. Жизнь была настолько проще в те дни, когда в качестве первого рыцаря короля Дуергара ему только и надо было выбить из седла и победить любого, кого против него пошлют. Десять лет назад он успешно справлялся с этим; у него это очень хорошо получалось.
Не так хорошо у него получается обдумывать подобные вопросы. Но если Розалу это волнует настолько, что она готова рискнуть жизнью и примириться со ссылкой, только бы не отдать ребенка в руки Гальберта, Ранальд, если быть абсолютно честным, способен понять подобное чувство. Проблема в том, что он не может ему поддаться. Он — герцог де Гарсенк, первый из сеньоров Гораута; его отец, который сам должен был стать герцогом, когда его брат Эрейберт умер бездетным, стал вместо этого верховным старейшиной Коранноса и получил еще больше власти. Ребенок Розалы — ребенок Ранальда — пешка в колоссальной игре власти.
— Если это мальчик, — тихо сказал Ранальд, — мы его заберем. Я предложу ей жизнь и свободу идти, куда она пожелает, но за это она отдаст младенца — если это мальчик. Если это девочка, мне, по правде говоря, все равно. Отпустим их. Я рожу других детей. Хотя бы только для того, чтобы доставить тебе удовольствие, отец. — Он снова горько улыбнулся. — Тебе понадобятся для твоих планов они все или только некоторые?
Гальберт проигнорировал его слова.
— Ты говоришь, что мы должны забрать мальчика. Почему ты решил, что Розала согласится, если она именно поэтому и сбежала? — Он тоже говорил тихим голосом, не желая, чтобы эта беседа стала всеобщим достоянием.
