интонации главного друида, чтобы сразу почувствовать в его словах холодную жесткость, в общем-то, ему не свойственную.
Нанторус повернулся ко мне.
— Твой отец был хорошим человеком и отлично владел мечом. А ты?
— У Айнвара могут быть другие таланты, — мягко вступился Менуа. — Он — мой ученик.
— Ты собрался сделать друида из будущего воина? — Нанторус, казалось, был недоволен.
— Воинов у нас хватает, — вздохнул Менуа, — а вот друидов с каждым поколением становится все меньше.
Нанторус внимательно смотрел на меня.
— Я почитаю друидов, Айнвар, как и все мы, но ты же знаешь: славу и уважение племени можно заслужить только в битве. Кто знает, не придет ли время, когда ты захочешь стать князем и управлять своими людьми?
— Друид для племени так же важен, как воин — ответил я.
Лицо Менуа оставалось бесстрастным, но голос потеплел, когда он сказал:
— Парень знает закон. Это ему в голову вколотили крепко.
— А еще что-нибудь там есть? — тут же поинтересовался Нанторус. — Или он твердолобый? Тогда тем более лучше ему стать воином. Знаешь, Менуа, твердолобые мужи ценятся на вес соли. Ведь если им начинают вколачивать что-то дубинкой, крепкая голова очень кстати. — Внезапно Нанторус протянул руку, схватил меня за ухо и притянул к себе поближе.
Я хотя и не без труда, но выдержал его пристальный взгляд.
— О! Глаза! — Князь провел рукой по моей щеке. — Пожалуй, ты прав, Менуа. Глаза у него как дверь, за которой видны дальние дали.
— Да, глаза необычные, — согласился друид. — Вот я и хочу посмотреть, какие такие дали там откроются, прежде чем удар копья или меча закроет их. Разве я не прав?
Король задумчиво кивнул.
— Может быть... Видно, что ему уготована значительная судьба. К тому же, он — из клана воинов. Айнвар, тебе действительно не хочется стать воином?
Вместо ответа я осмелился спросить сам.
— Можно я спрошу у вас одну вещь?
— Ну, давай, — кивнул Нанторус. — Что ты хочешь знать?
— Вы — лучший среди воинов в обращении с мечом и пращой. — Даже по молодости лет я знал, что и королям немножко лести не повредит.
Нанторус огладил свои роскошные усы.
— Ну да, это так, — кивнул он. — И что?
— Ну, тогда вы мне точно сможете сказать: почему камень из пращи убивает вернее, чем тот, который бросили рукой? Это меня всегда удивляло.
Нанторус растерялся. Раз или два он начинал что-то говорить, но тут же прерывал сам себя. Наконец, он покачал головой и печально улыбнулся.
— Да, это твой человек, друид, — сказал он. — Не следовало мне сомневаться в правоте твоего выбора. Я понимаю, почему ты решил оставить его при себе.
На мой вопрос он так и не ответил. И не удивительно. Ведь он был всего лишь воином. Он просто не знал ответа.
Двое мужчин засиделись за кубками до поздней ночи, обсуждая племенные вопросы и сугубо мужские проблемы. Я еще не прошел посвящение, поэтому меня за стол не пригласили. Это было немножко обидно. У меня в паху уже росли волосы, голос мой огрубел, а член вставал не хуже, чем у какого-нибудь жеребца. Интересно, что еще нужно, чтобы считаться мужчиной?
Моя учеба продолжалась. На смену суровой зиме пришла настоящая весна. Люди пели весенние песни под шелест новых листьев, соловьиные трели и барабанную дробь дятлов. За воротами форта начали складывать большую поленницу. Потом там разведут огонь, в который побросают кости, оставшиеся от зимних трапез. Так всегда начинался Белтейн, майский огненный праздник плодородия.
От Менуа я узнал, что Источник Бытия — это единая и единственная сила творения со множеством лиц. Гора, лес и река, птица, медведь и кабан, — каждый стремится раскрыть то, что заложено в него Творцом, свой аспект бытия. Но все они — символы единого Источника, поэтому мы почитаем природные божества в отдельных обрядах. Так мы выказываем свое уважение и понимание разнообразия творения. Каждая сущность должна быть свободной, только так она может стать собой.
Солнце называется Огнем Творения. Это самый мощный символ, потому что без света нет жизни. Менуа объяснял, что жизнь — это и Творец, и творение. Так складывается священный круг. Поэтому у нас, кельтов, храмами служат живые священные рощи.
Дни становились все длиннее. Люди выносили за ворота последние обглоданные зимние кости и складывали их поверх поленницы на кострище. Им предстояло стать жертвой, символизирующей старое. Огонь примет жертву, и это станет очищением и подготовкой к новому.
Ах, какое это было волнующее время! Как-то утром я проснулся и вспомнил о Розмерте. Она уже не увидит новой весны... Стало грустно. Я ничего не сказал Менуа, но друидам не нужны слова, он и так все подмечал. К вечеру в горле у меня встал горький ком, так что глотать стало трудно. Друид снял с балки пучок сухого огуречника и приготовил настой, добавив в него остатки прошлогоднего меда.
— Выпей, Айнвар, — протянул он мне кружку. — Седмичник прогонит печаль. Нам скоро идти к костру, мы будем петь, а у тебя такой унылый вид, словно опять зима наступает. Негоже.
Я вспомнил прошлые праздники, восторженный голос Розмерты, и то, как она обнимала меня за плечи, и выпил настой одним длинным глотком. Напиток отдавал чем-то затхлым, но отлично прочистил голову. Такая простая магия — и такая действенная! Так я узнал, что у доброй магии могут быть самые пустяковые истоки.
Петь у костра мы пошли вместе. Белтейн среди всего прочего знаменовал собой еще и брачный сезон. В Самайн, праздник уборки урожая, противоположный Белтейну в колесе сезонов, судьи друидов улаживали споры и выносили приговоры преступникам. Долги должны быть уплачены; семейные узы, если не сложилась совместная жизнь, признавались расторгнутыми, черепки разбитых горшков закапывались в землю, из которой их сотворили. Самайн — праздник окончания. А Белтейн — праздник начала.
Даже барды такого не помнили, чтобы весна приходила на земли карнутов раньше, чем на земли южных племен. У арвернов на юге все еще лежал мокрый снег. Конечно, об этом говорили. Слухи по Галлии разносятся быстро. Вскоре об успехе наших друидов знали все.
В результате король арвернов Кельтилл отправил к нам своего старшего сына. Он
