Кунаки Норга обидно заржали. Но Тимура этим не пронять:
– Норг, твои слова меня не заставят делать глупое дело. Если у этого человека есть лук, он может ранить или убить младших кунаков. Подумай о таком позоре.
– Я подумал. Наш род теперь слаб. Если принесем голову этого изгоя, покажем, что мы – не грязь под копытами оламеков. Это согреет сердца сородичей. Старики скажут, что род не угас. Он расцветает вместе с нашим взрослением. А ты можешь идти за нами. Посмотришь издалека.
– Это твой выбор, Норг. Но все же побереги кунаков.
– Я так и сделаю. Они пойдут за мной – я первым встречу этого изгоя.
Четверка накхов-шулаков рванула по следу. Шарк, посмотрев им вслед, жалобно прогудел:
– Теперь они убьют изгоя сами – и станут говорить всем, что мы испугались.
– Шулак – люди глупые и завистливые. Какие бы подвиги мы ни совершили, всегда найдутся злые языки, которые будут говорить плохое. Так что не обращай внимания на молву.
– Все равно мне обидно будет.
– Норгу голова изгоя нужнее. Он из Шулаков, а у тех принято на уздечку подвязывать узелок из волос убитого врага. У Норга нет ни одного такого узелка, а он уже созрел для воинства. Его это тяготит. А мне этого не нужно.
– Тебе хорошо говорить – ты убил зимой двух оламеков и привел их коней. А я когда смогу убить своего первого врага?
– Рано тебе еще.
– Ты всегда так говоришь. Тим, мы останемся или пойдем следом?
– Мы пойдем за ними. Нам все равно туда идти.
– Зачем?
– Шарк, не будь глупцом. Мы обещали им показать место, где мой отец сошел с неба. След ведет как раз туда.
* * *
К Мокрому урочищу Тим и Шарк добрались через час. Ровная, как лепешка, степь здесь изменяла себе: сваливалась вниз, в плоскую долину. На дне ее сочился крошечный ручеек, не пересыхавший даже летом; правда, местами он исчезал полностью, прячась под землю. Далеко внизу вдоль русла протянулась серия крошечных озер – туда пастухи любили гонять стада на водопой, там же частенько останавливались проходящие кочевья накхов.
А сюда люди забредали нечасто – среди кустарников и деревьев трудно пасти скот, да и дикие собаки со всеми удобствами воруют здесь молодняк. Почва каменистая, трава скудная – нечего тут делать степнякам.
Тим подъехал к хвосту установки, остановился в десятке шагов. Ему нравилось смотреть на эту гору исковерканного металла – несмотря на сильные повреждения, часть металлической птицы выглядела будто кусок тела настоящей, живой птицы. Только птицы огромной. Страшно представить, какая сила поднимала все это сооружение в небо, и ту кузню, где выковали такую огромную штуку.
Шарк, очевидно, мыслил схожим образом.
– Тим, а скажи правду – твоего отца и всех ваших сородичей великаны сбросили с небес?
– Почему ты такое подумал?
– Ну сам посмотри – это какой горн должен быть, чтобы такие куски металла вместил. И какая наковальня. И молот. Человек такое не выкует. Только великан.
– Это не выковывали. Этот вообще не железо.
– Я знаю. Волшебный металл. Красивый, но плохой. Не годится ни на оружие, ни на доспехи.
– Хватит язык чесать, едем дальше.
Тим направился вниз. Путь его пролегал параллельно той тропе, которую, умирая, проделала рукотворная птица. Мокедо рассказывал, что они долго кружили над степью в поисках удобного места для посадки. Мокедо не хотел сажать сюда машину, но командир экипажа решил иначе. Рассказывая об этом, Мокедо всегда сожалел, что не смог его отговорить – может быть, таинственный командир установки выжил бы.
Командир погиб сразу, когда машина, ударившись о землю, лишилась хвоста и керамического щита. Установка, скользя вниз по склону, снесла несколько деревьев, ствол одного из них пробил днище под кабиной и угодил прямиком в живот командиру. Все это происходило так быстро, что тело разорвало простой древесиной – Тиму всегда было непросто представлять этот момент. Броня, защищавшая экипаж от холода космоса и огня возмущенной атмосферы, легко сдалась перед степным деревцем.
Шарк, дурачась, попробовал направить лошадь на оторвавшееся крыло, но животное фыркнуло и заупрямилось – не желало наступать на сомнительную поверхность.
– Не надо туда коня заводить, – предостерег Тим. – Крыло пустое внутри, металл тонкий и изодранный от удара, может не выдержать. Если копыто провалится, твоя лошадь сломает ногу.
Кунак шарахнулся назад: если он лишится лошади, Тим поступит с ним сурово. Запросто может пешком погнать до становища, да еще и палкой при этом подгонять. Такой позор смыть будет непросто.
Фюзеляж, лишившись крыльев, скользил еще долго, остановившись лишь на дне долины. Внизу он к тому же перевернулся и последние метры прошел боком, нагребая перед собой содранный дерн и кустарник. Ручей по весне и после ливней разливался хорошо и за эти годы нагреб на останки орбитального челнока немало своего мусора. Фюзеляж превратился в основу настоящей дамбы, запрудив русло. За ним теперь синело маленькое озеро.
На его берегу Тим разглядел первое тело.
Приподнялся в стременах, напряженно всмотрелся, углядел синюю кунаковскую шапочку, прошипел Шарку:
– Поворачивай назад и жди меня наверху. Похоже, Норг потерял одного кунака, я не должен потерять тебя.
Шарк послушно развернулся, уже на ходу уточнил:
– Может, мне скакать в становище? Позвать мужчин Ликадов и Шулаков?
– Не надо. Неизвестно, что тут случилось, может быть, над нами эти шакалы просто шутят, и мы опозоримся. Но если меня не будет долго, тогда скачи очень быстро и зови помощь.
Проводив удаляющегося Шарка взглядом, Тим двинулся дальше. На ходу достал лук, подумав, извлек из колчана пару срезов – один зажал в зубах, второй наложил на тетиву. Вряд ли человек, передвигающийся по степи на своих ногах, будет облачен в серьезные доспехи, которые пробивают боевыми трехгранниками. А раз так, то лучше бить срезами: тут уже все равно куда попадешь – кровь рекой хлестать начнет, жертва быстро лишится сил даже от раны в ноге или руке.
Добравшись до берега, Тим с высоты седла осмотрел тело. Это был Анахем, но узнать его можно было лишь по ромбической вышивке на боках шерстяной безрукавки. Лица у Анахема не осталось – вместо него бугрилась жуткая личина, собранная из отслоившихся кусков багрового пропеченного мяса и лоскутьев свернувшейся обгорелой кожи. Мальчишку будто в костер прогоревший лицом окунули и подержали в углях, пока брыкаться не перестал. Вот только не видно поблизости костров. Да и будь дело так, спалило бы и шапочку, и плечи, и грудь. А ведь ничего не тронуло – лишь лицо сожгло.
