Граф приходил к ней много раз. Она была вынуждена обещать ему никому ничего не говорить. Стоило ей проболтаться, и палач заберет ее мать.
Тем не менее, охваченная отчаянием, Марина пыталась дать понять взрослым, что с нею стряслась беда. Что она нуждается в помощи и ей необходимо, чтобы рядом с нею кто-то был. Но взрослые не понимали ее. Она уже большая девочка, и ей не нужна ночная няня!
Только Хильдегард чувствовала, что Марина страдает от одиночества и страха. Но, опасаясь герцога, она ничего не могла сделать. Она боялась, что он причинит Марине боль, а Марина боялась, что он причинит боль матери.
Герцог олицетворял для них кару.
Но самой большой карой был для Марины граф Поуль Рюккельберг. Каждый раз, приходя к ней, он позволял себе все больше и больше, и каждый раз ненависть Марины к нему становилась все опасней. Иногда она боялась самой себя, чувствуя в себе эту ненависть.
Днем ее терзало чувство вины. Может, по ней видно, что его противные жирные руки лапали ее грудь, что он прикасался к ее самым сокровенным местам и заставлял ее брать в руку то отвратительное, что едва обхватывали ее пальцы? Что он… Нет, она не хотела думать о той пакости, которую он стирал с ее простыни.
Марина с отвращением вспоминала тот раз, когда ей было почти приятно от его прикосновений, это было так гадко. Она была готова умереть от стыда и ударила графа по руке. Он очень рассердился и сказал, что палач непременно узнает об этом. Как она смела, ударить своего доброго дядю Поуля, который так старался, чтобы ей было приятно!
Самый кошмарный вечер был вчера. Он заставил ее стать в кровати на четвереньки, долго возился у нее за спиной, стонал, что-то у него не ладилось. Пробормотав, что она слишком мала, он с неудовольствием прекратил свои попытки. Марина так и не поняла, чего он хотел. Зато он заставил ее сделать другое, такое гадкое, что при одной мысли об этом ей хотелось умереть. Больше она ни за что этого не сделает! При одном воспоминании об этом ее чуть не выворачивало наизнанку.
Марина содрогалась от рыданий, сухих, без слез. Кому ей довериться? Так, чтобы палач не забрал ее маму. Однажды она видела, как палач вел осужденного по коридору дворца. Осужденный кричал от страха, молил, чтобы ему сохранили жизнь. Тогда Марина была такая маленькая, что не поняла опасности и бросилась на палача. Отпустите его! Отпустите! — кричала она. Палач обернулся к ней, и в прорезях маски она увидела его глаза, он погрозил ей топором. Прибежала мать и увела Марину. Ты сошла с ума! Никто, кроме короля, не смеет делать замечаний этому человеку, — сказала мать. Потом в Маринином присутствии придворные с горящими глазами рассказывали друг другу, как у осужденного брызнула кровь, когда на шею ему упал топор палача.
Марина подняла голову.
Во дворце было тихо. С тех пор, как она легла, месяц на небе прошел уже часть своего ночного пути.
«А вдруг?.. Вдруг он не придет сегодня? Боже милостивый, сжалься надо мной! Позволь мне уснуть!»
Марина не могла уразуметь, какое такое преступление совершила ее мать. Она такая добрая! Марина должна защитить ее.
Если бы только знать, который сейчас час! Наверное, уже утро, она лежала без сна так долго. В верхнем зале в конце коридора были часы, если она осмелится пойти туда… А чего ей бояться? Этот дядя Поуль был опасный только у нее в комнате.
Решительно, но, едва дыша от страха, Марина слезла с кровати. На цыпочках подошла к красивой резной дубовой двери и, приникнув к ней ухом, прислушалась. Все было тихо. Она осторожно выглянула в коридор.
Коридор был пуст, по всей его длине горели редкие фонари.
Марина осторожно кралась к бальному залу. В это время дважды пробили часы. Марина остановилась.
Два часа ночи. Дальше идти незачем. Он не пришел и уже не придет.
Успокоенная, она повернулась, чтобы идти к себе, и вдруг оцепенела. По коридору навстречу ей шел человек. На какой-то миг она приняла его за графа, но потом увидела у него на груди белую портупею телохранителя. К тому же этот человек был стройный, у него была быстрая походка, и выглядел он гораздо моложе графа.
— Что ты тут делаешь так поздно, дитя мое? — проговорил добрый голос.
Марина не двигалась. Неужели и он?.. Неужели все мужчины такие? Что ему надо?
Она испуганно сделала реверанс, хотя отец учил ее, что реверанс она должна делать только перед королем и королевой, что по своему положению она выше всех остальных, почти всех… И уж, конечно, выше королевского телохранителя!
Незнакомец поравнялся с нею. Лицо у него было доброе. Граф тоже был вроде бы добрый, хотя на самом деле под личиной доброты было сплошное притворство и фальшь. Этот человек был совсем не похож на него.
— Тебе приснилось что-нибудь страшное? — спросил незнакомец.
— Нет, — пролепетала Марина. — Я просто испугалась, что ко мне кто-нибудь придет.
— Почему же в таком случае ты не заперла свою дверь?
— У меня нет ключа.
Только бы не сказать лишнего! Кто знает, может, это переодетый палач? Нет, у палача глаза злые, а у того человека — добрые. И грустные.
Он огляделся:
— Где ты живешь?
Марина показала на свою дверь. Он подошел к ее двери и пошарил рукой над притолокой. Марину охватило мучительное желание броситься к нему и все рассказать, пусть он убьет графа и пусть останется с ней на ночь, пусть убедит ее, что все случившееся с нею в последнее время, — это только дурной сон. Но она не двинулась с места.
— Когда я был маленький, взрослые всегда прятали там ключ, — объяснил он. — Горничные прятали его, чтобы я не мог убежать к отцу и матери, потому что боялся темноты! Но я знал, где его искать. Меня они запирали, а тебе, значит, наоборот, не позволяют запираться? Вот твой ключ!
Он держал в поднятой руке ключ — ее спасение.
— Они должны понять, что ты имеешь право запирать свою дверь, если тебе страшно. А чего ты боишься? Привидений?
— Нет, — Марина низко опустила голову. — Одного человека, — вдруг вырвалось у нее. Господи, что же она делает! Ведь этого нельзя говорить!
— Человека? — Он удивился. — Кого-нибудь, кого ты знаешь? И что, он очень страшный?
Марина сжала губы, боясь сказать что-нибудь лишнее. Поблагодарив незнакомца, она схватила ключ и скрылась в своей комнате.
Тристан слышал, как ключ повернулся в замке. Два оборота, она попыталась сделать еще и третий, но ключ дальше не пошел.
Он печально покачал головой и продолжал свой путь. «Несчастные одинокие дети, — думал он. — В этом дворце и в окрестных поместьях живут тысячи одиноких детей! Их держат в таких железных рукавицах, каких сами взрослые не вынесли бы ни одной минуты!»
Тристан вышел на рассвете, чтобы собрать мочегонные растения, о которых у него сохранились смутные воспоминания после того, как он жил в Гростенсхольме. Как же они выглядели?
