Внезапно страх действительно ушел. Осталась лишь жалость к народу, что был здесь первым, и чье время прошло.
— Если я умру, у тебя на душе станет легче?
— Может быть.
— Что ж, сама виновата. Не надо было доверять первому встречному.
— Умнеешь на глазах.
— Ну и чего тогда ждешь? — только не зажмуриться.
Тайрон широко улыбнулся и убрал оружие.
— Прости. Хотел знать, чего ты стоишь на самом деле.
Я медленно провела рукой по шее. Какое-то время тупо смотрела на кровь на ладони, а потом взорвалась.
— Да пошел ты… Хотел он знать, видите ли. Мой дом сгорел, семья мертва, за спиной трупы, а ты проверяешь, не наложу ли я в штаны при виде меча! — от обиды на глаза навернулись слезы, — Пропади оно все пропадом, обойдусь и без твоей помощи, и без твоего любопытства!
Уйти не получилось. Тайрон схватил за руку и через минуту как-то так вышло, что я прижималась к его плечу, а он гладил по голове и что-то шептал.
— Прости, — я шмыгнула носом в последний раз. — Больше не буду устраивать истерики.
— Рубашку можно выжимать, — он улыбнулся, и улыбка оказалась теплой. Совсем не похожей на ту ехидную усмешку, к которой я уже успела привыкнуть.
— Не извиняйся, сам перестарался. Думал, лучше сердиться, чем плакать.
— Больше не надо.
— Не буду. Чая хочешь?
Тайрон собирал на стол, а я бесцеремонно разглядывала эльфа. Он двигался совершенно бесшумно, и совершенно не так, как люди. При посторонних он передвигался иначе. Интересно, насколько трудно постоянно прикидываться человеком?
— Ты правда ненавидишь людей?
— Сейчас нет, — он подал дымящуюся кружку, сел рядом. — Раньше. Когда понял, что остался один и никогда не смогу рассказать, кто я. — В его голосе появилась горечь. — За что люди возненавидели нас? Ведь мы были добры к ним.
Я покачала головой. Вдохнула бесподобный аромат травяного чая. Вздохнула.
— К чему притворяться — ты ведь все понимаешь на самом деле.
Он покачал головой:
— Зависть? Этого я не понимал никогда.
— Зависть… Мне шестнадцать. И большинство сверстниц давно замужем. Многие — с детьми. Еще пара лет — буду перестарком, и мужа не видать. Те, кому под тридцать, нянчат внуков. Кто смог до них дожить, конечно. В сорок они старухи, света не видящие от болезней. А для тебя века — только рябь на реке времени. В моем роду жили долго, непростительно долго, лет по восемьдесят — сто. И на нас косились — колдуны, и тут им везет. А ты можешь сказать: «с тех пор листья у моего дома осыпались лишь пятьсот раз». И это будет не бравада, а спокойное утверждение. Как по-твоему воспримет это тот, для кого промежуток в десять раз меньше — целая жизнь? Кто ежедневно видит костлявую рядом с собой? Каково умирать, зная, что кто-то рядом будет жить даже когда на свете исчезнет память о твоих правнуках?
Тайрон пристально смотрел мне в лицо:
— Ты тоже ненавидишь меня за это?
— Нет. Для этого я слишком молода и глупа. — Я улыбнулась. С ним рядом было легко и спокойно. И безопасно. — Может, если доведется дожить до старости, я вспомню тебя и взвою от зависти. А пока — просто не знаю, что делать с вечностью, достанься она мне.
— Так и я не знаю, — сказал он.
Мы молчали, неторопливо потягивая травяной взвар. Наконец, Тайрон поставил на стол пустую кружку и легко поднялся:
— Пойдем. Купим тебе что-нибудь поудобнее юбок, и начнем заниматься. Если хочешь найти свой посох и остаться живой, придется еще много чего узнать. Тебя учили старательно и с любовь, но пока этого совсем недостаточно.
Ночевать я осталась в доме эльфа. Просто не осталось сил на то, чтобы добраться до постоялого двора. В свое время отец на занятиях гонял нещадно, но то были цветочки по сравнению с тем, что устроил Тайрон. Вечером меня едва хватило на то чтобы стащить сапоги. Даже возиться, разбирать постель не стала — просто рухнула поверх покрывала как была, в кожаных штанах и холщовой рубахе, и провалилась в сон. Чтобы посреди ночи проснуться оттого, что кто-то тряс за плечи. Я завопила, шарахнулась, слетела с постели, больно приложившись локтем об пол, вскочила…
— Это я.
Маленький шарик света озарил лицо Тайрона. Я всхлипнула и осела на беспомощно подогнувшихся коленях.
— Ты кричала. Я пришел проверить, попытался разбудить, и — вот… — он развел руками. — Извини.
Кричала? Что-то снилось, но припомнить не вышло — лишь снова накатил ужас.
Тайрон подошел ближе, протянул руку, помогая подняться. Я выпрямилась, ощущая себя дура-дурой.
— Прости.
Эльф небрежно пожал плечами:
— Бывает.
Окинул взглядом и усмехнулся:
— Не стоит спать в одежде. В этом доме бояться нечего.
На нем самом были только штаны — ни рубахи, ни обуви. Ладно хоть совсем голяком не примчался — хорошо я, похоже, вопила. Громко.
Я опустилась на кровать, обхватив себя за плечи. Потерянно повторила:
— Прости.
Тайрон присел напротив — глаза в глаза.
— Это пройдет. Может быть, не так скоро, но — пройдет. Я знаю.
— Тебе-то откуда знать?
— Было. — Коротко ответил он. — Прошло.
Поднялся и молча прикрыл за собой дверь.
Я долго смотрела ему вслед. Наконец, разделась, юркнула под одеяло, с тоской предвкушая еще одну бессонную ночь. И почти сразу же уснула.
Эта зараза вломилась в мой сон, как к себе домой.
— Так когда выходишь?
— Сейчас. Вот как проснусь, так сразу и побегу.
Она небрежно пожала плечами. Вокруг сразу возникло пространство — до того я не видела ничего, кроме лица Рии. Впрочем, «пространством» это назвать было трудно — серая пустота. Советница опустилась на неизвестно откуда возникшее под ней кресло с мягкой обивкой и высокими подлокотниками. Спина прямая, голова чуть склонена на бок, скучающий взгляд — знатная дама, снизошедшая до простолюдинки. Я разозлилась: в конце концов, это мой сон, или чей? Так какого я тут стою перед этой, будто провинившаяся школьница? Если она может создать себе кресло, то и я… а вот не буду. Я плюхнулась прямо на «пол», уселась, скрестив ноги, благо, штаны позволяли.
— Так все же, — голос Рии был скучающе-спокоен, — когда выходишь?
Я подперла кулаком подбородок, глядя на нее:
— Слушай, не могу понять: тебе нужен посох или мой труп? Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Может, мне сразу утопиться? Мороки точно будет куда меньше.
— Я бы давно объяснила, куда идти, если бы кое-кто не упирался, как ослица.
— Фи, — поморщилась я, — пристало ли благородной даме выражаться, точно посудомойка?
