– О-о-о, наследник морских эльфов?! – потрясенно вымолвила шокированная подобной откровенностью жрица.
– Да, – пренебрежительно фыркнула богиня. – Еще один избранный полукровка, появившийся в результате смешения рас людей и Полуденных эльфов, правнук Адсхорна, единокровного брата Эврелики, Повелительницы мантикор!
Зеленые глаза жрицы восхищенно расширились, но увлеченная своей ненавистью богиня не заметила и этой столь красноречивой реакции, свидетельствующей о многом.
– Я лично позабочусь о будущем нашего прекрасного мальчика, – многозначительно произнесла змееликая, и сия, казалось бы, безобидная фраза не сулила ничего хорошего незадачливому объекту ее пристального внимания. – А ты, дочь моя, – тут жрица вновь послушно склонила голову, – на время покинешь храм и станешь моими тайными ушами и глазами, призванными выследить напророченную девчонку, остановить ее и не подпустить к Запретным горам! Приказываю – найди верный способ и выполни мое поручение! Пусть я слепа, но, к счастью, у меня имеется кое-что получше, чем глаза…
Раздался стук, и на пол храма упал небольшой стеклянный шарик, подкатившийся точно к ногам жрицы.
– Спрячь его в своей одежде, и тогда я смогу постоянно следить за твоими перемещениями, – приказала богиня.
– Я должна выследить Наследницу и убить ее? – чересчур взволнованно переспросила жрица, но ее возбуждение опять ускользнуло от внимания богини, слишком высокомерной для того, чтобы снизойти до чуткости к своей пастве, и чрезмерно эгоистичной, чтобы правильно оценить важность подобной реакции. А зря, ведь именно в непроизвольных эмоциях и кроется истинная суть поведения.
– Убить? – Богиня издевательски рассмеялась. – Нет, тебе это не под силу. Попытайся ее остановить, выведай ее тайны, вотрись к ней в доверие. Я хочу знать, способна ли она осуществить пророчество Неназываемых и каким образом я могу предотвратить их возвращение.
– Но возможно ли вообще совершить требуемое деяние – предотвратить грядущее исполнение пророчества Неназываемых, начертанное на стенах Немеркнущего Купола? – непритворно изумилась изрядно озадаченная жрица, подбирая с пола подарок Банрах.
– Возможно! – повелительно рыкнула богиня. – Ибо Неназываемые спят вечным сном и уже не правят этим миром, а значит, не помешают мне и не помогут ей. Иди, дочь моя, и да пребудет с тобой Тьма!
Всерьез обеспокоенная возложенной на нее миссией, кажущейся совершенно невыполнимой, жрица рассеянно пожала плечами, поднялась с колен и покинула храм. На выходе она благоговейно сняла свою длинную черную тунику, отороченную золотой каймой, и сменила на простое дорожное платье. Зеленоглазая девушка педантично расчесала доселе свободно распущенные по плечам волосы и заплела их в тугую косу, спускающуюся ниже лопаток. На смену храмовому одеянию она выбрала узкие штаны из лосиной кожи, плотно облегающие ее мускулистые ноги, простую серую шерстяную рубашку, замшевый, обшитый железными бляшками жилет и перевязи двух коротких акинаков[2], крест-накрест перечеркнувших ее крепкую спину.
Девушка опустила шарик – змеиный глаз, переданный ей богиней Банрах, – в нагрудный карман жилета и заботливо поправила ножны мечей так, чтобы они оказались точно под руками. Не замечая ничего вокруг и полностью погрузившись в свои нелегкие думы, она, стройная и прекрасно сложенная, красивая даже в столь неброском наряде, упруго сбежала по ступеням храма, немедленно смешавшись с заполняющей городские улицы толпой, неспособной распознать удачно замаскированную жрицу зловещей богини.
Но при этом на лице прекрасной воительницы сохранялось прежнее озабоченное выражение, а на ее высоком загорелом лбу, свидетельствующем о недюжинном уме, залегла глубокая морщинка – неоспоримый признак терзающих душу сомнений. О нет, движущим мотивом ее преданности змееликой Банрах являлись отнюдь не твердые моральные принципы или личный выбор всесильной богини в качестве покровительницы, а нечто совершенно другое. Это было куда более сильное и потаенное чувство. Зеленоглазой воительницей руководил страх.
Страх – каким разным он бывает! Как часто мы испытываем страх, боясь утратить любовь или потерять власть, лишиться богатства или остаться без крова и средств к существованию. Страх имеет множество причудливых форм и всевозможных обличий, неустойчиво колеблясь между уродливым гротеском: паникой, вызывающей презрение храбрецов, или же достигая вершин ослепительного самопожертвования: страсти, свойственной воспеваемым в балладах героям. Но страх вооруженной парными акинаками девушки был совсем иного рода.
Отойдя на значительное расстояние, жрица обернулась на прощание, хмуро разглядывая темную махину храма, имеющую очертания огромного паука и грузно нависающую над вымощенной брусчаткой площадью. Неосторожные прохожие, по той или иной причине вынужденные посещать именно эту часть Блентайра, торопливо кланялись, отдавая дань уважения, положенную змееликой богине, и чуть ли не бегом устремлялись на противоположную сторону улицы, не смея дышать до тех пор, пока не покинут отбрасываемую храмом тень.
Богиня Банрах являлась официальной покровительницей Лаганахара, но при этом мало кто из истово молящихся ей прихожан испытывал искреннее чувство симпатии к этой кровожадной убийце, питающейся человеческим мясом. Да, она сдерживала наступление пустыни, обеспечивая выживание тысяч за счет приносимых в жертву единиц, но над столицей королевства витала плотная, никогда не исчезающая, а, наоборот, все сгущающаяся аура всеобщего страха, ибо никто не знал, чью жизнь потребует ненасытная богиня на следующий день. Но девушка с акинаками опасалась вовсе не храмового котла…
Человек ощущает себя счастливым, лишь живя в согласии с собой и реализуясь как личность в миру. Зеленоглазая жрица пока не ощущала себя счастливой: внутренне она разрывалась между навязанными матерью правилами, ибо ее покойная матушка много лет подряд занимала пост верховной жрицы богини Банрах, и завещанием, оставленным ей одним горячо любимым человеком, который, достигнув весьма преклонного возраста, скончался несколько недель назад. В глубине души признавая правоту его завещания и ужасаясь злодеяниям богини, молодая жрица впала в глубокое уныние и ощущала себя поистине несчастной. С детства вдолбленный матерью догмат беспочвенного долга перед богиней вступил в неравную борьбу с врожденным стремлением к справедливости. И надо признать – последнее уже сильно перевешивало.
В отрочестве юная воительница чрезвычайно боялась не оправдать ожиданий матери, прочившей ее на свое место в храме. Образ богини Банрах ни в коей мере не соответствовал представлениям о чести и доблести, но девушка безропотно приняла навязанные обеты, следуя традициям семьи, ведь жрицами змееликой служили и ее бабушка, и прабабушка, и прапра… К сожалению, мы слишком часто отвергаем истинный зов своего сердца, взамен совершая благоразумные поступки, которых ждут от нас близкие.
