— Дай же мне поглядеть на него, — требовал настоятельно Пелл, придвигаясь всё ближе и ближе. Голос засочился презрительным высокомерием. — Ты воспитала парня пугливым мелким мышонком. Я в его годы и не вздумал бы побояться встать, развернуться лицом к человеку и предложить ему руку. Что за распускающим нюни щенком ты вырастила его, женщина? Да ещё прикрываясь моим именем? Боязливой синицей под заботливым мамочкиным крылышком, да?
Она признала знакомую издёвку в насмешливом голосе, с которой он метко выцеливал Гилльяма, метая слово за словом в спину малышу. Если он надеялся, что этим встряхнёт сына и тот проявит характер, то просчитался вчистую. Гилльям лишь покрепче стиснул материнскую шею. Розмари стояла на своём, ни делая ни шага в сторону, покуда Пелл не подобрался почти на расстояние вытянутой руки, однакож потом, невзирая на решимость, таки сдала назад, отступая:
— Позволь мне лишь успокоить его. Ты же не хочешь, чтобы его первые воспоминания о тебе вязались с страхом?
— Первые воспоминания, последние, какая к чертям разница? Давай поглядим на этого мальчишку, что прозывается моим именем. По силам ему дать отпор каким-то страхам, или нет, а? Да есть ли в нём хоть что-то от меня, женщина? Уилл. Гляди-ка на меня. Давай же, ступай к отцу. И по-быстрому.
Она не разглядела под ногами кота. Должно быть, зверёк прятался прямо позади, за спиной. Она даже не ощутила, что со всего маху оступается на него; как внезапно, неистово воя и брызжа шипением, здровяк котяра распушил хвост перед самым носом, полыхнув сгустком оранжевого пламени. Он сиганул как есть прямо с пола, на мгновение зависнув меж ними с Пеллом в воздухе, а после впился когтями тому прямо в лицо, чертя кровавые дорожки и буквально расчищая когтями путь, подтянулся до лба, вскочил на голову мужчине и опрометью бросился на низко нависающие стропила. Где и припал топорщущимся комком к дереву, оглашая комнату бешеным ором и утробным рычанием, хлеща взад-вперёд ровно плетью пострадавшим в ходе дела хвостом, до глубины кошачьей души оскорблённый столь возмутительным надругательством над своей персоной.
Пелл, вцепившись обеими руками в расцарапанное лицо, сквернословил сквозь сжатые пальцы, пронзительно, приглушённо и бестолково. Гилльям, закрутивший от неожиданности головой, когда кот ураганной выспышкой пронёсся мимо, теперь безудержно хихикал, видя, как незнакомец-великан повизгивает, сжав лицо ладонями, будто решил поиграть в «ку-ку!». Розмари порывисто задышала, поперхнулась боязливо-удушливым смешком, давя в себе желание расхохотаться в унисон с сыном. Пелл рывком отнял ладони от щёк.
— Ничего смешного! — проорал им обоим, срываясь на рёв.
Гилльям, приподняв голову, перевёл удивлённые глаза на мать. Розмари с трудом, но удалось сохранить на лице маску отстранённого спокойствия.
— Видишь, — подтвердила она ребёнку. — Ты не должен страшиться Пелла.
Словно в ответ на укоряющее замечание, мальчик уставился пристально на отца, таращась во все глаза на длинные рваные полосы, что крест-накрест испещряли алым скулы Пелла чуть повыше щегольской бороды. Заместо прежнего страха грянула очарованность.
— Откуда, чёрт его побери, взялось это проклятое зверьё? — требовательно рявкнул Пелл. Он вновь дотронулся до лица тыльной стороной согнутых пальцев, хмуро глянул на пятна крови и зло всмотрелся в тусклый проём меж стропильными балками. Мармелад тем временем надёжно затерялся в тенях, скрывшись из виду. Может, и вовсе уже вылез наружу, найдя нужную тропку где-то под свисающей соломенной стрехой.
— Его дала мне Хилия. Он отпугивает крыс — подальше от дома и клети для кур.
Ради Гилльяма, ради пользы сына, она пыталась хранить спокойствие, молясь, чтобы голос не задрожал. Малыш же косился теперь в сторону отца с нескрываемым пытливым любопытством. Однако ж маленькое тельце его до сих пор был туго напряжёно, как свитая струна; и она по опыту знала, что он либо вот-вот зайдётся воплями, либо, так и быть, обождёт, увлечённо изучая, что творится кругом; словом, в расчёте на ближайшие мгновения, всё теперь зависло от них. Сама же она отчаянно желала, чтобы кроха не утерял нынешней своей безмятежности.
— Хилия? Хилия Бёрз? Да любой знает, что вся её семейка погрязла в уитской заразе! Они там у себя творят тварскую магию. Болтают на зверином наречии. И ты позволила ей подбросить какую-то дикую зверюгу в этот дом? Что, совсем мозгов лишилась?
Розмари легонько покачала Гилльяма, чуть подбрасывая, раз или два, в воздух, а затем усадила на высокий стульчик. Впрочем, близ стола хватало места лишь для двоих; она задалась беззвучным вопросом, приметил ли это Пелл? Как бы то ни было, решила просто продолжать заниматься привычной рутиной, словно не Пелл стоял перед нею, а какой другой докучливый посетитель, заявившийся незваным. Деловито сняла с огня кастрюлю с побулькивающим супом и, зачерпнув варева ковшом, опрокинула порцию в неглубокую гилльямову чашку.
— Тебе отлично известно, кто такая Хилия, — сказала ровно, стараясь ни перечить ему, ни подавать своим видом лишний раз повод для стычки. — Она была моей лучшей подругой с той поры, когда мы обе были ещё девочками.
— Разумеется, я знаю, кто она! А заодно, и что она из себя представляет на деле! Любой из соседей скажет, что все они мерзкие колдуны — с их звериными дарами, проклятыми узами Уита, вросшими в кость. Её мать разговаривает с овцами!
Вздохнув, Розмари легонько подула на гилльямов суп, чтобы немного остудить кипящее варево, а после водрузила чашку на стол. Сын радостно разулыбался. Горячая похлёбка перед носом затмила, окончательно и бесповоротно, незнакомца, объявившегося в их доме. Чувство голода никогда не покидало мальчика, постоянно маяча в глазах. Необычность эта одновременно и радовала, и пугала Розмари. Малыш будет есть и крепнуть до тех пор, пока у неё хватит сил и пищи, чтобы прокормить его, но не более. Она сняла с полки над камином полбуханки хлеба, тщательно обёрнутого в клок чистой ткани. Отломив кусочек, положила подле чашки мальчика вместе с ложкой.
— Кушай хорошенько, — предупредила ребёнка.
Трудно было не заметить взгляд, каким Пелл окинул еду. Розмари покрепче стиснула зубы. У неё и намерения не было предложить ему хоть что-то. Ну уж нет. Пускай попросит сам, если поимеет смелость. Делано не замечая его интереса, наполнила собственную чашку.
— Никто не знает наверняка, что её семья — Ведающие, — подчеркнула она твёрдо. — Да если и так, что ж дурного в их магии? Ничего, насколько мне известно. Шерсть с их стада — лучшая во всём герцогстве Бак. Они уважаемые люди в городе. Хилия с её мужем всегда были добры ко мне. И Мермелад — мой кот.
