Словно сравнивая с самим собой, он на мгновение повернул голову к портрету на стене. Каноническое изображение, в черном с золотом парадном мундире, стоячий воротник, алая перевязь, фоном — алое гербовое дерево на серо-стальном, видимо, навело его на невеселые мысли. Мне показалось, он подумал, что в портрете очень мало правды.
— До свидания, господа!
Вздулись и опали занавеси в нише. Хлопнула дверь.
Вслед за государем-императором, кивнув на прощанье, поспешил Сагадеев. Пристав снова потянул из-за ворота ключ.
— Прошу, господа.
Он жестом пригласил нас на выход.
Я не знал, настоящий перед нами был император или все же его двойник, но страх, страх его был неподделен.
Мы вышли за ограду частного дома.
Майтус направился к мальчишкам, стайкой собравшимся на углу, чтобы поймали за копейку какой-нибудь шарабан.
Было уже за полдень.
Влево уходила аллейка пыльных тополей. За ней темнела конюшня. Еще дальше желтели доходные дома.
— Ты сейчас куда, Бастель? — спросил дядя, в шаг постукивая тростью по мостовой.
— В гостиницу.
— Подбросишь меня до почтовой станции?
— Конечно.
Улица была тиха и беспечна.
По аллейке удалялся от нас господин в цилиндре. Навстречу шел квартальный надзиратель. Вдалеке гарцевали на низеньких южных лошадках две девушки.
Я поймал себя на том, что поневоле на всех смотрю с подозрением.
Сагадеев и государь-император заразили меня своими ужасами. Громатов, Шапиро, Лобацкий. Кто и на кого нападет следующий?
Дядя Мувен тоже обеспокоенно вертел головой.
— Как-то мне не по себе, Бастель.
— Представляете, дядя, и это — в центре империи, во втором по величине городе, днем, в мирное время.
— Просто господин обер-полицмейстер какие-то апокалиптические картины нарисовал.
Мимо нас пролетел закрытый экипаж с конной охраной. Плюмажи. Карабины за спинами. Остро пахнуло конским потом.
— Это Он? — спросил дядя.
— Не уверен.
От угла нам махнул Майтус.
Там уже разворачивался шарабан, запряженный пегой лошадью. Вокруг кровника скакали мальчишки.
Как бы кошель не срезали, подумал я.
Мальчишки были чумазы и одеты в какое-то рванье. Беднота. А, может, из сиротского приюта сбежали.
По крови — все серые, низшего разлива. Хотя наверняка у каждого найдется история, что он незаконнорожденный сын если не государя-императора, то обязательно какой-нибудь высокой фамилии. Хотя бы Кольваро…
Майтус кого-то трепал по голове.
— Ну-ка, орлы, — сказал я, подходя, — расступись.
— Здравствуйте, господин. Здравствуйте, — закланялись мальчишки.
Дядя пролез вперед, с мостовой — на приступку, с приступки — на деревянную скамью. Угнездился. Шарабан просел. Возница покосился с козел, но ничего не сказал.
Я остановился, здоровой рукой роясь в карманах.
Притихшие мальчишки ждали. Я разглядывал их украдкой. Вполне могут пригодиться. Кто на них внимание обратит?
А они — в любую щель, в любое окно…
И на улицах все видят, все примечают. Жалко, что, скорее всего, под «козырными» ходят. Впрочем…
— Подставляй ладони!
Я по денге, по полушке ссыпал найденную мелочь в протянутые «ковшички».
— Кто хочет заработать, жду завтра утром у входа в гостиницу «Персеполь». Знаете такую?
Мальчишки вразнобой закивали.
— Господин, — сказал один, с мазком сажи во всю щеку, — нас к парадному не подпустят. Мы лучше на задах ресторанной кухни подождем.
— В семь утра, — предупредил я.
Майтус залез на козлы к вознице. Я подсел к дяде. Шарабан тронулся, скрипя рессорами.
— Ты бы поосторожнее с ними, — склонился ко мне дядя, когда мы отъехали достаточно далеко.
Слева потянулся забор казенного завода. Справа блестели окнами, ловя солнце, муниципальные дома — занавески, кадки на подоконниках, вывески первых этажей: «Бакалея», «Пряники к чаю», «Табак и другие товары», «Пошив».
— Это ж просто мальчишки, — сказал я, провожая взглядом прелестницу в светлом платье, как раз вышедшую из «Пошива».
— Не будь легкомысленным, Бастель. Дети тоже могут быть убийцами.
— Я помню, — сказал я.
— К станции — налево, — показал тростью дядя.
Наклонившись, я тронул возницу.
— К почтовой станции, пожалуйста.
Качнулась в ответ высокая возницкая шапка. Лошадка, понукаемая вожжами, фыркнула. Шарабан свернул. Мелькнули заводские ворота, фигурки людей за ними, здание красного кирпича. «Фабрика Касатонова» — было написано на щите над воротами.
Справа зазеленела канава. Мостовая выродилась в грунтовку. Прогрохотала мимо телега, груженая войлочными тюками. За ней — конный жандарм.
Мы с дядей тряслись на скамье.
Я размышлял: если нападения на фамилии начались полгода назад, то и событие, которое им способствовало или с которого они зарождались, случилось тогда же. Может, чуть раньше. Надо будет разослать письма…
Я поморщился.
А что определить к поиску? Случаи «пустой» крови? Людей, которые обещали, что Штольцы еще поплатятся? Или недовольных Поляковым-Имре? Кружки какие-нибудь реакционные?
Написать: «Прошу уведомить о необычном»?
Вспомнят ли через полгода? Или примутся в служебном рвении изобретать это самое необычное? «Самым удивительным образом из закрытого на ключ шкапа пропала бутылка настойки на рябине…»
А еще есть деревни за Бешеным ручьем. Точнее, были, а потом заселены заново. Это, кстати, тоже бы прояснить.
Почтовая станция выдвинулась из-за поворота и частокола тополей крашеной в белое и зеленое, с гербом, стеной. Шарабан прокатил под окнами, расходясь с конной четверкой.
— Бастель, — дядя Мувен, сходя, поймал пятерней мое плечо, — я сейчас к своим, предупрежу Раю, остерегу детей, может, договорюсь с полицией о карауле, а на обратном пути могу заехать к твоей матушке, чтобы, значит, тоже…
— Я был бы очень признателен, дядя, — сказал я.
— И там тебя подожду. Ну, все.
Дядя ступил на землю. Возница в поклоне согнулся на козлах.
— В гостиницу? — повернулся ко мне Майтус.
— Да, в «Персеполь».
Я посмотрел, как дядя входит в двери станции, как сквозной коридор с проглядывающим двором — клочком посыпанной опилками земли и крытыми стойлами через дорогу — на мгновение закрывает его фигура, а потом пегая кобылка потянула шарабан прочь. Мы развернулись у здания пересыльного склада, где какой-то полный господин вяло ругался с приказчиком, а внутри сноровисто двигались тени грузчиков; скалясь дырами, мелькнул дощатый забор, а за ним уже раскинулся пустырь с начатками какого-то строительства.
