С десяток секунд оба человека молча смотрели друг другу в глаза, потом беловолосый недобро улыбнулся:
- Тогда скажите мне, отец, как я смогу завоевать авторитет? Как я смогу прославить своё имя, чтобы никто не спрашивал: почему именно он? Любой сможет бросить мне вызов, потому что не подвиги добыли мне титул. Вы заставили людей трепетать перед вами, но что сделал я? Они ведь спросят себя об этом. И каков же будет ответ? Что они назовут, когда будут искать причину, возвысившую меня над ними? Они не скажут: это Ченьхе, победивший разом трёх муроков [6]. И не скажут: это Ченьхе, завоевавший владения бывшего уана Каяру. Нет, они скажут: ах, это сын Каогре.
Уан спокойно выслушал пылкую речь.
- О том, чему ты посвящаешь все свои раздумья, ты говоришь уже вполне разумно, - заметил он. - Однажды ты сможешь править.
- Когда? - прямо спросил беловолосый. - Через двадцать или тридцать лет?
- Не торопись.
- Отец, вы должны меня понять!
- И ты меня пойми, - сурово произнёс Каогре. - Я запрещаю не оттого, что не верю в тебя. Ты не мыслитель, но прекрасный воин. Мы говорили о бунтах. В войне шестилетней давности наши войска понесли большие потери, наши деревни были разрушены. Мне пришлось увеличить подати, потому что я не уверен, сколько ещё Дэсмэр будет баловать нас миром - своей благосклонностью. Но мы обираем и без того разорённую землю. Свою же землю. И я не могу жестоко карать взбунтовавшиеся селения - потеря даже одного из них будет для нас ощутима. Нельзя допустить голода, нельзя допустить смуты, и нужно увеличивать численность войск, нужно укреплять границу с зоной Олли - тамошние владения не пострадали, и только чудо удерживает их от нападения. Сейчас трудные времена, Ченьхе. Ты должен умерить амбиции.
Первую половину недели все в крепости только и говорили что об уане. Немногочисленные сплетни были пересказаны десяток раз, как и все ужасы, а повода для новых всё не было. Наконец, даже Надани перестала с тревогой ожидать каждый новый рассвет, а Хин ощутил, как злость к неведомому уану сменилась равнодушием, а потом, неожиданно, интересом. На шестой день мать сказала, что время наказания истекло, и мальчишку заставили выйти из комнаты, но в деревню его не пускали, а вынуждали гулять по двору. Хин занимал себя фантазиями и прятался от Солнца. В полдень он неизменно представлял, как однажды уничтожит свой нарядный костюм: в один день он мысленно сжигал его на огромном костре, в другой - закапывал в песок, в третий - бросал на растерзание хищным динозаврам, в четвёртый - топил в реке, в пятый - оставлял выгорать на Солнце. Мальчишка искренне надеялся, что приезд уана хоть ненадолго развеет бесконечную скуку или возвратит фантазиям живость и разнообразие.
К концу недели все, кроме Хина, перестали ожидать чужестранца. Мать говорила, что обязательно придёт письмо из Весны, которое всё объяснит. Что именно объяснит и кому - этого мальчишка не понимал, но и не спрашивал.
На второй день новой недели он увидел во сне карету: волшебную, вырезанную целиком из синего драгоценного камня. Она летела над дорогой, запряжённая сонмом звёзд, и они светили так ярко, что не нужно было никаких фонарей. Карета всё близилась, и Хин попытался рукой закрыть глаза - тогда он и проснулся. Перед ним стояла няня и держала яркую лампу у его лица, шарики света встревожено метались. Мальчишка ощутил, как сердце забилось у самого горла.
- Одевайтесь, господин Одезри, - ласково попросила Меми.
Хина не обманул её спокойный голос.
От холода дрожали пальцы, а в животе с каждым вдохом перекатывался комок. Двор крепости обратился в дно огромного каменного колодца, в него сотнями глаз заглядывала ночь. Хин ещё никогда не выходил наружу после заката, он не знал, что небо может быть таким недосягаемо-высоким. Да и небо ли это было? Бездна, пронзённая остриями огней.
Призрак, похожий на карету без колёс и в то же время на лодку, бесшумно проплыл по мосту. Слуги и стражники тотчас принялись творить отвращающие зло жесты. Видение неторопливо втекло во двор и замерло неподвижно. Стало так тихо, что Хин услышал шорох песка во рву за стенами.
Туманная белизна дрогнула, и рядом с призраком появилась фигура: чёрная, высокая, изящная, точно змея. Мальчишка не успел заметить, когда её окружила жуткая свита: черви на четырёх лапах; чудища, похожие на маленьких драконов; клубки меха, с крыльями и хвостами - и все ростом с Хина.
Он услышал судорожные вздохи позади себя. Что-то упало с глухим звуком - мальчишка не обернулся: он не мог отвести глаз от ночных гостей и был уверен, что спит. "Всемогущие Боги", - пробормотал Тадонг, и вдруг раздался пронзительный визг. Люди вздрогнули и оглянулись, все как один. Вопила посудомойка, девочка тринадцати лет; один из стражников попытался её унять, но служанка бросилась прочь, не разбирая дороги и продолжая кричать.
- Нарэньсама, - негромко произнёс чистый и сильный мужской голос.
Хин тотчас обернулся к гостям. Один из червей переступил на месте, вытянулся в высоту, оторвав переднюю пару конечностей от земли, и обратил к людям крупную лысую голову.
- Я приветствую вас, - зазвучал уже другой голос: флегматичный бас.
Хину показалось, что это сказал червь. Люди ничего не ответили, вновь зазвучал первый голос, негромкий, выговаривающий странные слова: они текли, словно вода в реке. Мальчишка был уверен, что этот голос принадлежит высокой фигуре. Бас ответил ему на том же языке, с трудом, и Хин вгляделся внимательнее, пытаясь высмотреть того, кто говорил за червя, но так никого и не увидел. Тогда он запрокинул голову и посмотрел на мать, не понимая, отчего она молчит. Женщина не только молчала, но ещё и хмурилась, что было совсем невежливо. Тадонг выглядел так, точно вот-вот потеряет сознание, и по сравнению с ним даже растяпы-стражники казались храбрецами.
Голова червя вновь обернулась к людям.
- Вы получили письмо из Маро? - спросил бас.
Надани только сглотнула. Хин неодобрительно глянул на мать и скрестил руки на груди. Высокая фигура сдержанным и гибким движением наклонилась к червю и совсем тихо что-то сказала. Червь тяжко вздохнул.
- Среди вас есть госпожа Надани Одезри и её сын господин Хин Одезри? - с убедительной мягкостью поинтересовался он. Женщины в деревне разговаривали с выжившим из ума стариком Бобонаком похожим тоном.
Хин снова посмотрел на мать и заметил, что у неё дрожат губы. Она по-прежнему молчала, тогда он решительно шагнул вперёд. Червь шарахнулся прочь, но высокая фигура, выставив вперёд ладони, удержала его на месте.
- Я Хин, - виновато произнёс мальчишка.
