— Чего давать-то?
— Делай все назад как было.
Гимземин посмотрел на гостя присущим только ему взглядом вечного удивления и покачал головой:
— Нельзя никак.
— Почему?
— Потому что никак нельзя.
— Ты издеваешься?!
— Если б я издевался, то поверь, дал бы тебе выпить кое-что другое, — последовал продолжительный вздох. — Ну извини.
Услышать от алхимика «извини» было событием невозможным в принципе. Ханниол не исключал, что тот использовал это слово вообще впервые в жизни, и от неожиданности аж стал заикаться:
— И к-как же быть?
— Жди, пока я не изобрету снадобье, вызывающее противоположный эффект.
— Сколько ждать-то?
— Ну… комплексную неделю, а может целый интеграл дней. Не знаю. Честно — не знаю!
— О, нет! Кукловод на тебя непременно разгневается.
— Все прекрасно знают, что я не верю в существование Кукловода, — Гимземин криво улыбнулся одной стороной лица. — Ты упомянул о нем, чтобы лишний раз услышать от меня это?
— Тогда отлей мне немного этого напитка.
— Опять нельзя. Свойства его до конца еще не исследованы, как бы не случилось чего похуже.
Тем не менее, пока Гимземин стоял спиной, Ханниол незаметно стащил со стола маленькую мензурку и, громко говоря о всяких пустяках, чтобы заглушить звук льющейся жидкости, отлил туда немного зелья. Заткнул пробкой и спешно спрятал в карман. Его обдало холодом при мысли, какую истерику закатил бы хозяин, если б вдруг это увидел. Хижина алхимика являлась хижиной алхимика, и это не тавтология, а усиленная констатация факта. Всюду пробирки, колбы реторты, перегонные аппараты, разноцветные суспензии и эмульсии — из некоторых поднимался легкий дымок. И еще этот запах… кисло-горько-сладкий.
— Скажи, почему именно Астемида?
Гимземин приподнял свою перекошенную бровь еще выше, задумался, почесал нос:
— А когда ты в прошлый раз от меня выходил, кого ты первого встретил? Или, как я понимаю, первую…
— Понял, понял! Ну конечно же!
Ханниол даже улыбнулся оттого, как легко кусочки пазла сложились в целостную картинку. Потом просто помолчали. Он знал, что если долго находиться в этой хибаре, то можно либо свихнуться от речей ее хозяина, либо насквозь провоняться мерзким запахом, поэтому молча и вежливо ретировался. В конце он подумал: это только кажется, что у Гимземина противный, подлый, мерзкий голос, или он такой на самом деле? На сцене ему бы отлично подошла роль злодея, но в представлениях алхимик никогда не участвовал.
День прошел незаметно, пьесу отыграли кое-как, без должной ответственности.
В какой-то момент все вокруг изменило свои оттенки: деревья, трава, хижины кукол, даже шерсть бегающего по поляне кошастого. Всякий раз, когда это происходило, возникала иллюзия, что весь мир вдоль и поперек зачем-то внезапно перекрасили. На самом же деле это погасла Фиолетовая свеча, и стало чуточку темнее. Свечи зажигались и гасли в одном неизменном порядке: сначала Фиолетовая (на востоке), затем Желтая (на севере), далее Розовая и Голубая (на юге и западе соответственно). И эта небесная церемония предваряла либо прелести наступившего дня, либо чары пришедшей ночи. Авилекс утверждал, что где-то в древних свитках у него написано, будто свечи каждый раз зажигает и гасит не видимая глазу рука. Может, рука самого Кукловода?
Последнее предположение до сих пор не доказано. Да и как можно такое доказать?
* * *
Проснувшись утром, Гемма сначала долго не открывала глаза, а потом долго не находила смелости глянуть себе под ноги. Увы, удручающего факта было не избежать: слабое серое пятнышко — то, что осталось от мерзкой тени — словно приклеилось к ее стопам. Гемма прошлась из угла в угол, пятно настырно проследовало за ней. Потрясла в воздухе правой ногой, затем левой, — может, отцепится? Бесполезно.
Так все же: умерла тень или нет? Затаилась? Заболела (если теням вообще присуще это свойство)? Авилекс ведь говорил, что раньше, в начале времен, тени были совершенно безвредны. Гемма пыталась утешить себя этой мыслью, ей снова захотелось стать прежней, жизнерадостной. Она подошла к зеркалу и во весь рот улыбнулась, потом громко засмеялась, театрально развела руками… Ха! Как просто, оказывается, разогнать хандру! В отличии от Астемиды, которая часами могла крутиться у зеркал, Гемма уделяла этой процедуре считанные секунды, пару раз за день — не более. «Так..», — говорила она, — «Глаза на месте, рот, нос и уши на месте, две кисточки-косички по бокам тоже на месте. И ладненько». Мысли о сером пятне больше не угнетали. Само как-нибудь зачахнет да постепенно рассосется.
Но не так все просто. Эти же самые мысли, как зараза, теперь стали преследовать других кукол. Время от времени все с опаской смотрели себе под ноги: не начало ли и у них расти из тела это черное привидение? Вообще, по какой причине тени появляются на свет? Ни Авилекс, никто другой не знал ответа.
Ингустин проснулся сегодня не от вспыхнувших свечей, а от усиленного стука в дверь хижины. Пришли трое: Фалиил, Винцела и Анфиона, у каждого в руке — по чистому пронумерованному листку.
— Отыскали! Все-таки отыскали!
— Представляешь, где был мой? Лежал под матрасом кровати, я случайно туда руку сунул. — Фалиил протянул чуть помятую бумагу с номерами страниц 59/60. — Его туда специально подложили! Определенно. Теперь можешь не сомневаться — здесь чей-то глупый розыгрыш.
Ингустин в ответ лишь протянул многозначительное: ммм… мда. Винцела и Анфиона были лучшими подругами, они даже одевались в платья одного покрова, имели похожие прически и одинаково писклявые голоса, что вносило путаницу, если говоришь с ними через ракушку. Винцела выпалила первой:
— Не догадаешься! Не догадаешься! Не догадаешься! Мой еще вчера вечером принес в зубах кошастый, понятия не имею — где он его нарыл? Если б Лео умел разговаривать! — она протянула лист с числами 19/20, предварительно помахав им перед самым носом Ингустина. Тот вынужден был зажмуриться.
— А я свой отыскала среди старых картин, раньше его там не было — это точно.
— Ух ты, последняя страница, — оживился Ингустин, — номер 99. Счастливый наверное.
Фалиил присел на табуретку, резко выдохнул, как будто устал, и подытожил:
— Значит, имеет смысл искать остальные? Кто бы он ни был, этот шутник, его глупость меня чем-то заинтриговала. Даже жить веселее стало. Ведь жизнь — тоска фундаментальная… Кстати, вы знали о том, что жизнь — тоска?
— Знали, знали, — Ин механически покивал головой, даже не вслушиваясь в вопрос. Потом он достал с полки найденную среди пепла загадочную пустую книгу «Сказания о Грядущем», открыл ее и попытался прикрепить страницы 19/20 на их исконное место. Ничего не произошло. Вернее, произошло то, что ожидалось: чистый лист вошел в книгу и с такой же легкостью вышел из нее обратно.
