Андрей Тепляков
ЧЕРНЫЕ НЕБЕСА
— Оставайтесь на улице! Ни в коем случае не заходите в дома! Отойдите от дверей и канализационных люков! Держитесь большой группой!
Яркий белый луч прожектора разрезал темноту. Он взметнулся к небу, описал дугу и запрыгал по толпе, выхватывая перепуганные лица разбуженных посреди ночи людей. Холодный ветер взвыл, бросая вверх колючие облака снежной пыли. Прожектор повернулся и зашарил по серым обшарпанным стенам домов.
Мужчина в длинном тулупе размахивал над головами шапкой:
— Софья! Ты где, Софья?
Его крик потонул в многоголосом гомоне толпы.
Два милиционера тащили от двери рыдающую в голос женщину. Она вырывалась, изо всех сил цепляясь за ручку, и подгибала ноги. Сквозь толпу к ним проталкивался третий. Народ расступался, словно боясь коснуться его, и с любопытством провожал взглядом. Добравшись до своих, милиционер быстро заговорил, стараясь перекричать вопли женщины.
— Они уже в центре! В здании Администрации! Кишмя кишат!
— И что теперь делать?
— Ноги делать! Ноги!
Он повернулся и снова бросился в толпу. Его коллеги чуть помедлили, потом отпустили женщину и устремились за ним. Она упала, охнула, но тут же поднялась, распахнула дверь и исчезла в темноте прихожей.
Луч прожектора снова взмыл в небо, замерцал и погас. Длинный неуклюжий грузовик выплюнул вверх черное облако и осторожно пополз сквозь толпу. Двигатель ревел, и люди испуганно прижимались к стенам, давая дорогу. Выбравшись на свободное пространство, машина увеличила скорость и скрылась за поворотом.
На улице стало неожиданно тихо. Только ветер по-прежнему выл и носился между человеческих фигур, трепя волосы и унося прочь теплые облачка пара. Где-то далеко грохнул выстрел, потом еще один.
— Нас бросили! — закричал кто-то. — Они сбежали!
Толпа вновь загудела.
Худой человек в широкой рясе забрался на ржавый автомобильный каркас. Полы рясы хлопали, словно черные крылья.
— Люди! — взревел он, перекрикивая шум, и раскинул в стороны руки. — Это кара Божья! Город погряз во грехе, и явились бесы! Они входят в наши дома! Они ждут нас в темноте! Кайтесь, люди! Кайтесь, пока не поздно!
Он еще возвысил голос.
— На колени!
Пару минут толпа не двигалась. Потом вдруг зашевелилась, закачалась, раздалась в стороны: люди опускались на покрытую льдом мостовую.
— В руки Твоего милосердия, Господи, вручаю душу и тело мое! — закричал проповедник. Его слова прогремели над головами, как колокол, и, словно эхо, толпа повторила:
— Вручаю душу и тело!
— Вход и исход мой! Начало и конец жизни моей! Упокоение души и тела моего!
— Упокоение души и тела моего!
— Ты же, Господи, всего мира Благодать — избавь от всякого зла!
— Избавь от всякого зла!
За спиной проповедника появился человек в расстегнутой толстовке. Он схватил попа за плечи и толкнул в сторону.
— Жили баранами, так и сдохните! — закричал он. — Берите продукты, берите сколько унесете и уходите из города! Идите на восток! В сорока километрах есть база Поиска! Идите по колее!
Толпа зароптала. Испуганно оглядываясь, люди поднимались на ноги.
— Бог не допустит! — крикнул проповедник.
— Бог ушел из города! Он ушел до вас!
— Чертов служка! Не слушайте его! Бейте бесова поводыря!
Несколько человек забрались на кузов машины и стянули человека в толстовке вниз. Завязалась драка.
— Кайтесь! — заорал проповедник.
Но его больше не слушали. Толпа пришла в движение, забурлила: люди бросились к домам.
— По грехам вашим грядет расплата!
Одно из окон на втором этаже распахнулось.
— Они уже здесь!
Людей охватила паника. Человеческий поток хлынул из домов и устремился вверх по улице, подгоняемый, словно бичом, криками боли и ужаса, летящими из открытых окон. Через несколько минут пространство между домами опустело и стало тихо. Только редкие камни тел остались лежать на свежем снегу.
— Ной, ты не забыл свои бумаги? Здесь на столе какая-то папка.
— Сейчас посмотрю, мам!
Ной поставил сумку на подоконник и, подперев ее животом, стал перебирать листы. Он знал, что ничего не забыл, и что со стороны матери эта задержка была последним протестом против его выбора. Она не могла ничего изменить, но и себя изменить тоже не могла. Ной добился своего и теперь должен подарить ей эти несколько минут. «Но не больше, мама. Не больше». Пальцы перебирали бумаги: аттестат высшей школы, характеристика, карточка Комитета по Выбору Профессии, запечатанный конверт с оценкой личных склонностей, письмо из школы.
— Все на месте, мам! Я пошел!
Она появилась в прихожей — невысокая, полная, всегда настороженная, с седыми волосами, аккуратно убранными в пучок.
— Будь осторожен, Ной, — сказала она. — Храни тебя Бог!
Она перекрестила сына, придерживая на плечах теплый платок.
— Да, мама, — ответил Ной, поцеловал ее сухую щеку и вышел.
Утро выдалось морозным и ветреным. По небу, едва не задевая редкие тусклые фонари, плыли тяжелые тучи. Ной поднял воротник, сунул руки в карманы и пошел вперед, осторожно ступая по укрытому снегом льду дорожки.
Возле калитки маячила нескладная, долговязая фигура Алона. Он опирался на изогнутый дугой лом и раскачивался в такт порывам ветра. Ной недолюбливал старика — тот был глупым и назойливым, а изо рта у него воняло дикой смесью помойки и выгребной ямы. Алон жил в конце Квартала в убогой, продуваемой всеми ветрами лачуге, кое-как собранной из всевозможного мусора. Как ему удавалось выживать в таких условиях, никто не знал. Достоверно было известно лишь то, что он никогда не болел. Если приходилось работать в тепле настоящих домов, он не раздевался — лишь стягивал большие, подбитые мехом рукавицы и, подобрав длинные полы тулупа, размеренно и неторопливо делал свое дело.
Алон был такой же неотъемлемой частью Квартала, как Дорога или огромный ветряк, посреди площади. Он жил здесь всегда, и, насколько помнил Ной, со временем нисколько не менялся. Почти глухой с тусклыми, затянутыми бельмами глазами, он удивительным образом знал обо всем, что происходит в Квартале. Иногда Ною казалось, что старик и есть Квартал.
Алон забирал мусор, чинил канализацию, убирал снег и выполнял еще много разной работы. Он выносил ночной горшок за сливками общества, обитающими вокруг, поэтому его терпели, и старались просто не замечать, общаясь с ним через прислугу. В доме Ноя прислуги не было, поэтому он знал о старике немного больше остальных. И больше, чем хотел бы знать. Он знал о здоровенной бурой крысе, которая жила у Алона в лачуге. Тот кормил ее отбросами из мешков с мусором и подолгу беседовал с ней, усадив на колени и поглаживая маленькую вертлявую голову.
