Амброзий высадился у Тотнеса в Девоне, при свежем ветре и благоприятном море; и не успел он поднять свой штандарт, не успел взвиться в небо Красный Дракон, как весь Запад поднялся на его поддержку. Он стал королем Корнуолла и Девона, не успев еще уйти с побережья, и повсюду, на всем его пути на запад воеводы и короли спешили стать под его знамя, пополняя ряды его войска. Элдол Глочестерский, неукротимый старик, сражавшийся вместе с Константином против Вортигерна, с Вортигерном — против Хенгиста и с Вортимером — против них обоих, готовый драться где угодно из любви к доброй схватке, встретил Амброзия в Гластонбери и принес ему присягу на верность. С ним пришло множество мелких вождей, и не в последнюю очередь — его родной брат Элдад, христианский епископ, чье ярое благочестие заставляло языческих волков казаться агнцами, а меня призывало задуматься, где и как проводил он долгие темные ночи зимнего солнцестояния. Однако епископ обладал немалой властью; я не раз слышал, как моя мать отзывалась о нем с почтением, и как только он открыто взял сторону Амброзия, с ним поднялись все христиане Британии, влекомые жаждой изгнать языческие орды, неуклонно продвигавшиеся в глубь страны с Саксонского берега и из тех мест, где причаливали их корабли. Последним прибыл Горлойс Тинтагельский, прискакавший прямиком из лагеря Вортигерна с известием, что верховный король поспешно покинул горы Уэльса. Властитель Корнуолла немедля был готов подтвердить клятву вассальной верности, которая, выйди Амброзий победителем, впервые присоединит все королевство Корнуэльское к Верховному Королевству Британия.
Главной заботой Амброзия было не отсутствие поддержки, а ее природа. Урожденные бритты, уставшие от Вортигерна, очертя голову рвались в битву, дабы изгнать из страны ненавистных саксов и вернуть себе дома и древние обычаи, но огромное их большинство знало лишь тактику партизанской войны или тактику внезапных набегов, пригодную для того, чтобы измотать противника, грозящую сокрушительным пораженьем там, где враг решит ударить всей своей силой. Более того, каждый отряд прибывал со своим военачальником, и ни один из них не рискнул подорвать свое положенье, предлагая перегруппировать войска, чтобы затем обучать их под присмотром чужаков. С тех пор как почти столетие назад из Британии ушел последний римский легион, мы сражались (как делали то наши предки до прихода римлян) отдельными племенами. Бесполезно было предлагать, к примеру, жителям Диведа сражаться бок о бок с выходцами из Южного Уэльса, пусть даже под командованием своих вождей, — и с той, и с другой стороны окажется немало перерезанных глоток еще до первого зова боевой трубы.
И в этом, как и во всем остальном, Амброзий явил себя мудрецом. Как это было в его обычае, он использовал каждого в меру его сил и умений. Своих командиров он рассеял по всем британским отрядам — лишь для согласования действий, как говорил он — и через них подспудно приспособил тактику каждого отряда с тем, чтобы она соответствовала его планам и целям, а основной вражеский удар пришелся бы по его собственным отборным войскам.
Обо всем этом я услышал позднее, хотя мог бы догадаться исходя из того, что знал о нем. Мог я догадаться и о том, что неизбежно случилось, как только собралось все его воинство и провозгласило его королем. Его британские союзники бурно требовали, чтобы он немедленно выступил против Хенгиста и изгнал саксов с их земли. Вортигерн не слишком их заботил. В самом деле, какой бы властью ни обладал Вортигерн, он почти совсем утратил ее, и Амброзию не составило бы труда пренебречь им и сосредоточиться на саксах.
Но он отказался уступать давлению. Сперва надо выкурить старого волка, говорил он, и это развяжет нам руки для главной битвы. Кроме того, указывал он, Хенгист и его саксы — люди Севера и потому особенно подвержены влиянию слухов и суеверному страху; дайте мне объединить Британию против Вортигерна, говорил он, и саксы начнут нас бояться, начнут бояться британской рати как силы, с которой нельзя не считаться. Если дать саксам время, они соберут против нас одно большое войско, с которым можно будет покончить одним ударом.
Вожди собрали совет. Это было в крепости возле Глочестера, там, где первый мост переброшен через реку Сеферн. Воображение рисует его так ясно, будто я сам присутствовал там. Амброзий слушал, взвешивал и выносил свой суд, отвечая с присущей ему непринужденной серьезностью, давая высказаться каждому и не умаляя ничьей гордыни; и под конец принял решение, какое с самого начала намеревался принять, но уступая в делах малых, так что каждый из вождей полагал, что добился если не всего, чего хотел, то почти всего, а в обмен лишь уступил командование войсками своему королю.
Так, плодом этого совета стала первая победа Амброзия — не прошло и недели, как объединенное воинство британцев выступило на Север и настигло Вортигерна в Генореу.
Генореу лежит в долине реки Гуой, название которой саксы произносят как Уэй или Вайэ. Вайэ — большая река, что катит глубокие и безмятежные на вид воды по узкому ущелью, над которым нависли покрытые лесом склоны. Тут и там ущелье расступается, давая место зеленым пастбищам, но прилив поднимается на много миль вверх по реке, и пойменные луга нередко захлестывает ревущими бурыми потоками; великая Вайэ не так спокойна, как кажется, и даже летом в ней есть глубокие омуты, в которых отлеживаются огромные рыбины, а сильное течение способно перевернуть рыбачью лодку и утянуть человека на дно.
К северу, далеко за чертой, которой достигает прилив, там, где немного отступают скалистые утесы и долина делает широкий изгиб, высятся две горы, известные как Генореу. Большая — это северная гора, поросшая лесом и изрытая норами, в которых, как говорят, прячутся дикие звери и беззаконные, шалые люди. Гора, которую называют Малой Генореу, тоже покрыта лесом, но не столь густым, и поскольку склоны ее скалисты, высящаяся над кронами деревьев крутая вершина образует естественную цитадель, настолько могучую, что ее укрепили еще в незапамятные времена. Задолго до прихода римлян британский король построил на этой вершине форт, который благодаря своему господству над местностью и таким самой природой созданным укреплениям, как река и утес, стал грозной и неприступной твердыней. Вершина горы плоская, а склоны — крутые и изрезанные, и хотя в одном месте осадные машины можно было втянуть наверх, проход с этой стороны упирался в утесы, среди которых машины бесполезны. Повсюду, кроме этого прохода, был насыпан двойной крепостной вал, позади него шел ров, который требовалось преодолеть тем, кто желал пробиться к внешней стене крепости. Даже римляне лишь однажды подошли к ее внешнему валу, но захватить крепость смогли лишь благодаря предательству. Это случилось во времена Карактака. Генореу была из тех крепостей, что, как легендарную Трою, берут изнутри.
