На это правитель горного хребта, гун восемнадцатый, смеясь, отвечал:
– О премудрый монах! Мы давно слышали о твоих высоких моральных совершенствах и с нетерпением ждали случая увидеть тебя. Наконец пришел долгожданный день и мы обрели это счастье. Если ты в самом деле не поскупишься одарить нас своими поучениями, каждое слово из которых нам дороже жемчуга, и поговоришь с нами по душам, то мы вполне убедимся в силе твоей созерцательности и уверимся в том, что ты принадлежишь к подлинной школе правоверных.
Танский монах низко поклонился и произнес:
– Разрешите узнать, уважаемые праведники, как вас величать.
– Вот этого мужа, – сказал гун восемнадцатый, – с головой седой, словно иней, мы зовем Гун Чжи-гун, что значит беспристрастный, прямой гун; того, у кого волосы черные с зеленоватым отливом, мы зовем Лин Кун-цзы, что значит мудрец, витающий в небесах, а скромного и робкого – Фу Юнь-соу, что значит старец, обметающий пыль с облаков. Меня же зовут просто Цзин-цзе, что значит крепкий, как сучок.
– А как велик возраст у почтенных мужей? – поинтересовался Танский монах.
Первым отвечал Гун Чжи-гун:
Мой возраст – тысячелетний,
Но строен, как в юности, стан,
Всегда я в одежде летней,
Чей запах душист и прян;
Как кружевное плетенье
Изгибы моих ветвей,
Бегут от них легкие тени,
Как сотни проворных змей…
Меня посещают птицы,
Чьих крыльев размах широк,
К Познанью мой дух стремится,
Подходит мудрости срок
Рожден я прямым и твердым
И старости не боюсь –
Она не помеха гордым,
И ей я не поддаюсь.
Пусть я не простого рода,
Приют мой – в чаще густой,
Минуют меня невзгоды
И мир с его суетой.
Когда Гун Чжи-гун закончил, заговорил с усмешкой Лин Кун-цзы:
Мне тоже немало лет –
Их с тысячу наберется.
По возрасту я – дед,
Но ствол мой к земле не гнется.
Не страшен мне вихрь и град,
Крепка моих сучьев сила,
Свой изумрудный наряд
Поныне не износил я
В тиши заповедных рощ,
Как юноше, мне не спится,
И шелест мой, словно дождь,
В прохладе ночной струится.
С помощью цепких своих
Корней сумел овладеть я
Щедротами недр земных
И тайнами долголетья.
Я птицам приют даю,
Владеющим дивной силой,
Мне дружбу дарит свою
Сам аист сереброкрылый.
Мудрей всех пернатых он,
Умеет менять обличье –
То с виду он, как дракон,
То снова повадка птичья…
Я знатного рода сам,
В лесу – не последний житель:
Мой вид украшает храм
И праведника обитель.
После него стал говорить Фу Юнь-соу. Он тоже засмеялся и прочел стихи о себе:
Срок в тысячу лет, что прожит,
Оставил на мне свой след:
Ничто меня не тревожит,
В очах моих меркнет свет.
В дремотном, благом покое,
Бездумная жизнь течет,
И мир с его суетою
Не манит и не влечет.
А был я молод когда-то
И к радостям не суров…
Любили меня, как брата,
Шесть добрых весельчаков,
И семь мудрецов известных
Спешили ко мне прийти,
Чтоб правду искать совместно
И к ней обретать пути.
Давно уже отзвучали
Знакомые голоса.
И никнет в немой печали
Былая моя краса.
Наконец заговорил гун восемнадцатый, по прозванию Цзин-цзе:
Одиннадцатый век
Живу я на этом свете,
Но времени рьяный бег
Ничем меня не отметил.
По-прежнему зелен я,
Могуч и хорош собою,
И праведные друзья
Досуг свой делят со мною.
Собравшись в моей тени,
Ведут мудрецы беседу –
Все тайны знают они,
Им путь к совершенству ведом.
Питает меня земля
Своим благотворным соком,
Не ведаю жажды я
Ни в зной, ни в мороз жестокий.
Цвету я в долине той,
Где мрут дерева другие,
Не властвуют надо мной
Разгневанные стихии.
Танский монах поблагодарил их всех и спросил:
– Не являетесь ли вы, уважаемые праведники, теми четырьмя старцами, которые появились во времена династии Хань, поскольку каждый из вас достиг столь высокого возраста, а почтенному Цзин-цзе даже минуло свыше тысячи лет? Я сужу по вашим годам и благообразному виду.
– Что ты, что ты! – почтительно отвечали старцы. – Ты слишком высоко нас ставишь. Мы вовсе не те знаменитые отшельники, за которых ты нас принимаешь, а всего лишь четыре хранителя, обитающие в глубинах гор. Позволь же теперь узнать, каков твой возраст?
Танский монах почтительно сложил руки ладонями вместе и с поклоном отвечал:
Покинув материнскую утробу
Давно, тому назад уж сорок лет,
Изведал я слепого рока злобу
И много им определенных бед.
Спасая жизнь свою, упал я в воду,
И тут бы, верно, свой окончил век,
Когда б шальные волны в непогоду
Не вынесли меня на тихий брег!
Так на горе Цзиньшань я оказался,
Где мудрость древних книг в себя впитал,
Где истины великие познал,
Где Будде всеблагому поклонялся.
На Запад государь меня послал
Не раз со злом в дороге я сражался,
Но никогда ему не поддавался;
Сколь счастлив я, что здесь вас увидал!
Все четверо старцев пришли в умиление и начали превозносить Танского монаха.
– О мудрый монах! С того дня, как ты вышел из утробы матери, ты сразу же принял закон Будды и, безусловно, являешься высшим из монахов, по-настоящему владеющим способом сохранять беспристрастность, поскольку ты с детства занимался нравственным самоусовершенствованием. Мы счастливы принять тебя и осмеливаемся просить дать нам твои мудрые наставления. Надеемся, что ты расскажешь нам хотя бы о нескольких способах созерцания, за что мы будем благодарны тебе всю жизнь!
Выслушав эту просьбу, Танский монах обрадовался и без всякого страха сразу же приступил к поучению.
– Созерцание, – начал он, – это спокойствие духа, а правила – это установления. Для того чтобы понять правила достижения спокойствия духа, необходимо познание. Познание же состоит в очищении сердца и мыслей и отрешений от мирских треволнений. Труднее всего воплотиться в человеческом теле, родиться в Срединной земле и встретиться с настоящим вероучением. Тот, кто сочетает в себе эти три условия, может считать себя счастливейшим из смертных. Высшие добродетели и истины безграничны, бесформенны и невидимы, но с помощью их можно избавиться от желаний, вызываемых мыслью основными органами познания. Под словом «Пути» понимается состояние, при котором нет ни жизни, ни смерти, нет ни излишка, ни недостатка, происходит смешение небытия с формой, отсутствует обычное и мудрое.
Этому состоянию знакомы щипцы и молот Высшего первородного неба (то есть секрет вечного бессмертия, к которому стремятся даосы, выплавлявшие пилюли бессмертия), и тот, кто находится в нем, постигает силы Сакья-муни.
