А Святозар повернул голову к правителю, и тоже вернув себе серьезность, сказал:
— Отец, меня только одно страшит из всего того, что я пережил вчера и сегодня. Это слова Нука про Эриха, что он весь до последней капли в его руках. И верно, отец, мы толком то и не знаем, ничего про брата. Не знаем, почему он так послушен Нуку, что смог исполнить его злую волю.
— Дело в том, — разумно заметил Храбр, — Что человек не может быть послушен воле другого…. Лишь в единственном случае, человек, подчиняется беспрекословно, тогда…
— Тогда, — договорил за него правитель, — Когда душа его принадлежит другому.
К полудню следующего дня процессия выехала на небольшой пригорок поросший леском, и впереди Святозар увидел прекрасную долину с небольшой деревенькой. Избы раскинулись по правую сторону от тихой, не быстрой речушки, а другой берег реки порос лесами, которые тянулись так далеко, что сливались с линией небосвода. Деревенька была небольшой, всего лишь десяток изб, да поля зеленеющей ржи, овса и ячменя. Дорога пролегала сквозь деревню и уводила дальше, а прямо за деревней виднелось громадное озеро с хрустальной водой, поросшее камышом. Святозар залюбовавшийся чудесным видом, тронул коня и догнал отца. Дружина спустилась с пригорка и остановилась около небольшой избы. Открылась дверь, и оттуда выскочили два отрока лет двенадцати, а следом вышел старец. Это был старец высокого роста, худой с длинными седыми, почти белыми волосами, перетянутыми на лбу тонкой бечевкой, с длинной седой бородой и усами. Он подошел к правителю и когда тот спешился, крепко обнял его со словами:
— Вот наконец-то Ярил и наступил этот день когда ты сможешь наречь наследником своего сы-на, — он погладил своей старческой, морщинистой рукой правителя по лицу и волосам и добавил, — Мальчик мой, Ярил, что тебе пришлось пережить за это время, твои виски поседели.
— Да, Велей, поседели, но об этом позже, — спокойно заметил отец, а Святозару сразу стало тяже-ло на душе от мысли, что в седине отца повинен он.
— Покажи мне своего сына, — тихим голосом попросил Велей.
Правитель развернулся, и, глянув на сына, который стоял позади отца, сказал:
— Святозар, подойди и познакомься, с великим ведуном Велеем, который оберегает Синь-камень.
Святозар приблизился к старцу и низко поклонился тому, а Велей взял его за плечи, привлек к себе и заглянул ему в лицо. Нежно-голубые, ясные очи старца посмотрели Святозару в глаза, и увидел он в них нескончаемую мудрость народа, ощутил он теплоту и свет, исходящий из самого старца и беспредельную его доброту.
— Ах, ты, свет мой, Ярилушка, — и ведун перевел взгляд на правителя, — Как же сын твой похож на тебя, словно опять я тебя отроком увидел.
Святозар стоял рядом и молчал не зная, что ответь и как себя повести.
— А по, что ж, Ярилушка, — начал старец, выпустив Святозара из цепких сильных рук, — По, что ты его кличешь Святозаром?
— Позже, позже старче, все объясню. Разговор у нас долгий будет, и поэтому не к чему нам торо-питься.
— Ну, что ж, Ярил будь по-твоему, — согласился старец, и глубоким голосом, добавил, — Изба, ты знаешь, Ярил у меня не большая так, что ты как и встарь прикажи дружине своей во дворе у меня стан ставить, — развел широко руки, да заметил, — А двор то у меня, широкий, словно вся наша земля матушка восурская.
Святозар услышав слова старца, да увидев распахнутые его обьятья, оглянулся и только теперь понял, о чем говорит ведун. Избы, разбросанные по деревне не были огорожены заборами и частоколами и словно редкие цветы на лесной опушке мелькали то там, то здесь.
Правитель повернулся к дружине и скомандовал спешиваться и обустраивать стан по правую от избы сторону. А сам, взяв осторожно, как большую драгоценность, старца под руку пошел с ним к раскидистому дубу, что рос невдалеке от избы Велея. Дуб был высокий и крепкий силач и стоял, широко раскинув свои ветви, словно пытаясь обхватить все кругом своей мощью да красотой.
Святозар смотрел вслед правителю и старцу, и видел как уважителен отец по отношению к Велею и как добр старец по отношению к правителю, а со стороны казалось, что это словно отец и сын которые давно не виделись, давно не говорили, спешат уединиться, чтобы поведать друг другу о пережитом за время долгой разлуки.
Святозар еще какое-то время смотрел вслед отцу и старцу, да развернувшись, пошел к Стояну, который уже давно спешился и готовил костер и становище. Подойдя ближе Святозар, остановился, посмотрел на друга, который суетился около только, что разгоревшегося костра, и, поглядев на пламя пожирающее ветви, спросил:
— А, что, друг мой, может сходить нам искупаться? Ты, как?
Стоян сидевший на корточках возле костра поднял голову и ответил:
— Да, я, как, а я никак. Видишь стан готовлю, костер развел. Поди лучше, — и он оглянулся да заме-тив Любима который зачесывал ладонью назад волосы, добавил, — Вон, Любима, позови. Он вечно от работы отлынивает, — и вновь опустил голову, да принялся раздувать с одного бока затухающий костер.
Святозар постоял немного рядом, и смущенно заметил:
— Может, я помогу. А то я вроде тоже все время от работы отлыниваю.
— Тебе, — подняв красное от жаркого огня лицо, ответил Стоян, — Тебе положено, так как ты наслед-ник. А вот ему не положено, — и он ткнул пальцем в стоящего невдалеке и не подозревающего, что разговор идет о нем, Любима. — Ох, ну верно не зря, его так мать с отцом назвали. Он ведь у них один сын, да еще семь дочерей. И видно как они его разбаловали, ну прямо совсем парня испортили, никакого от него толку нет, ничего его не допросишься. Беда с ним, да и только.
— А, он знаешь, Стоян, славный воин, — попытался заступиться за друга Святозар и улыбнулся.
— Ага, — хмыкнул себе в нос Стоян и продолжил, — Славный, славный, так вот, поди, и искупайся с ним. Тебе как наследнику положено, а ему как белоручке разрешено.
Стоян говорил последние слова с таким недовольством, и, даже с каким-то раздражением, что Святозар не выдержал, и тихо засмеявшись, сказал:
— Стоян.
— Ну, чего еще, Святозар.
— А, знаешь, что Стоян, — и прямо прыснул смехом, — Ты, знаешь, Стоян, очень по нраву будешь как зять Храбру. Он даже разрешит тебе с ним в доме жить.
У Стояна внезапно вытянулось лицо, он поднялся и еще больше покраснел.
— Да, точно, я тебе говорю. Ты ему люб будешь. Ну, ты представь, соберетесь вы вечером дома и как начнете в два голоса недовольно бурчать сначало на Белославу, а затем на Ратишу, бурчать, да поучать. Не жизнь, а красота, да и только настанет! Вот точно!
