где я любил, где отчий дом.
И как я, с ним навек простясь,
там слушал звон в последний раз!
Мерная и одновременно протяжная мелодия, и слова… чёрт, как же он раньше не понимал их, это… это же и о нём, да теперь это о нём. Гаор пел, не замечая, что уже несколько голосов ведут вместе с ним мелодию, без слов, создавая тот многоголосый фон, который не заглушает, а помогает словам, чего так и не мог тогда добиться от них хормейстер.
Уже не зреть мне светлых дней
весны обманчивой моей.
И скольких нет теперь в живых
тогда весёлых, молодых,
и крепок их могильный сон,
не слышен им вечерний звон…
Песню поддержали женщины, похоже, пели уже все, но ни одно слово не терялось.
Лежать и мне в земле сырой,
напев унылый надо мной
в долине ветер разнесёт,
другой певец по ней пройдёт,
и уж не я, а будет он
в раздумье петь вечерний звон!
Гаор дотянул последнюю ноту и замолчал. Наступила зыбкая неустойчивая тишина. И вдруг тяжёлые шаги надзирателя, лязг задвигаемых решёток, и… не дав команды отбоя, не приказав им заткнуться и больше не выть, надзиратель ушёл, хлопнув дверью надзирательской, и тут же погас свет.
Гаор сполз под одеяло: петь лёжа он так и не научился и пел полусидя, опираясь спиной на скомканную для мягкости подушку — и успокоенно закрыл глаза. И вдруг хриплые сдавленные звуки. Он даже не сразу понял, что это, а, поняв, почувствовал неодолимое желание спрятаться под одеяло и затихнуть. Это рыдал Ворон. В спальне прежняя тишина, И вдруг лёгкие скользящие, а не ступающие шаги и быстрый женский шёпот.
— Ну что ты, ну не надоть… ну миленький, не надоть так, не надрывай сердца…
Гаор накрылся с головой и зажмурился, боясь тоже заплакать. Что-то близко у него слёзы стали, раньше так не было. Мужчины не плачут, вот и давится Ворон, чтоб слабину его не поняли, а… нет, чёрт о ком же он писал, ведь… старинная, чёрт, как же его звали, они же пели её тогда, выходил объявляла в парадной форме и рявкал: "Сводный хор общевойскового…" — дальше шло перечисление наград и имён и, наконец: "Вечерний звон. Слова…", — чёрт, ну почему самого главного он не помнит.
Вроде Ворон успокоился, и Гаор осторожно откинул с головы одеяло и лёг поудобнее, стараясь не скрипнуть койкой.
— Хорошая песня, — раздумчиво сказал кто-то, — чего ж раньше не слышал?
Ему никто не ответил, и постепенно тишина сменилась обычным ночным шумом.
В будни петь не дозволялось, Но Гаора потом всю неделю просили наговорить слова, уж больно душевно, и в каком же это посёлке дело-то было? Песня-то точно про посёлок, где ещё погост, и чтоб храмина недалеко была, звон-то откуда, ну?
— Старинная, говоришь? — Волох задумчиво пыхнул дымом. — А никто не знат.
— Паря, ты-то откуда знашь?
— В училище пели, — спокойно ответил Гаор.
Они курили в умывалке, и ему было даже интересно, как дальше пойдёт разговор и до чего додумаются собеседники.
— А вот это ты врёшь! — торжествующе сказал Булдырь. — И завираешься!
— Это в чём? — с намеком на обиду ответил вопросом Гаор.
— А в том, что там одни голозадые, а они наших песен не знают! — победно припечатал Булдырь.
— Да-а, подловили тебя, паря, — согласились с Булдырём.
Гаор даже растерялся, не зная, что ответить, тем более, что вспомнить автора слов он так и не смог. Вертелось рядышком, а ни в какую.
— Это Крайнор написал, — тихо сказал куривший со всеми, но ставший после той ночи совсем молчаливым Ворон.
— Точно, — обрадовался Гаор, — вспомнил, Аург Крайнор слова, а музыка Стейранга.
И тут Булдырь ударил его в лицо. Удар был настолько силён и неожиданен, что Гаор хоть и устоял на ногах, но выронил только что прикуренную сигарету, которая, зашипев на мокром полу, тут же погасла.
— Сдурел?! — заорал Гаор, — я ж тебя…!
Остальные растерялись, а Булдырь, круто развернувшись, ударил Ворона, и тот, вскрикнув, упал.
— Врёшь! — кричал Булдырь, — всё врёшь! Наша песня! Чтоб голозадый такое… врёшь!
Завязалась нешуточная свалка. Одни помогали встать Ворону, который оказался под ногами дерущихся, другие растаскивали, разводили Рыжего и Булдыря, рвавшихся друг на друга, как скажи пайку не поделили. И только вмешательство Старшего и Асила прекратило драку. Асил держал широко разведёнными в стороны руками драчунов за волосы, пока Сташий отвешивал им по шеям, чтобы успокоились.
Гаор перестал дёргаться первым, а Булдырю пришлось врезать посерьёзнее.
— Ну, — тяжело перевёл дыхание Старший, — ты, Асил, их подержи ишшо. Из-за чего сцепились-то? А Ворону кто подвесил?
Что Ворона ударил Булдырь, и Рыжего он первый ударил, а тот, понятное дело, стал отмахиваться, это выяснилось сразу. А вот из-за чего? Все переглядывались, недоумённо пожимали плечами и разводили руками. А хрен его знает, чего ему привиделось, стояли, говорили, а он тут к Рыжему привязался, а Ворон за Рыжего, а он с кулаками…
— Та-ак, — Старший внимательно оглядел всех, — ладно, Асил, отпусти. Так, Рыжий, о чем говорили?
— О песне, — буркнул Гаор.
Как только Асил его отпустил, он поднял с пола свою размокшую растоптанную сигарету и убедился, что она пропала безвозвратно.
— Ну, — Старший даже руками развёл, — ну мужики, вы точно спятили. Всякое бывало, но чтоб из-за песни сцепились… По койкам тогда, отбой скоро.
Сигареты в пылу свалки у всех погасли, и, спрятав окурки, курильщики послушно разошлись. Ворон остался обмывать окровавленное лицо, задержался и Гаор, поэтому Булдыря быстренько вытолкали в спальню. А то и впрямь время позднее, надзиратель услышит, так мало никому не будет.
— Ну, — Ворон оторвался от раковины, — убедился? Что ещё нужно, чтобы ты понял?
— А что я должен понять? — ответил Гаор, так же умывавшийся в соседней раковине.
Кровь из носа ему не пустили, но пришлось по скуле, и если сейчас на захолодить, то нальётся синяк.
— Что они дикари, а ты человек.
— А при всех ты это повторишь? — не удержался и съехидничал Гаор.
— Нет, конечно, — грустно улыбнулся Ворон, — я все ещё хочу жить. Но…
— Да, а про Крейма я вспомнил, — перебил его Гаор.
— Ну, так и помни, как они ему отплатили. И он ушёл сам, и мог в любой момент вернуться, а ты…
— А я нет, — кивнул Гаор, — и всё равно, прав я, а не ты. И сколько осталось мне прожить, я проживу с ними.
Ворон невесело усмехнулся.
— У нас нет другого варианта, всё так. Раб не выбирает.
Из умывалки они вышли одновременно, но каждый сам по себе.
И уже засыпая, Гаор подумал, что почему-то остальные не захотели сказать Старшему, из-за чего началась драка. И что-то здесь ещё есть… но сон спутал мысли.
