Деспот с трудом поднялся, не обращая внимания на боль, которую причиняли спине острые камни. Он почти ничего не видел из-за порывов холодного ветра, слепящих глаза.
Ему казалось, что из глаз по его щекам течёт кровь, а не слёзы.
— Я правлю миром для всеобщего блага, — сказал он.
Казалось, всё небо засмеялось над ним.
«Ты правишь Альбионом для своего собственного блага, — сказал Ветер через некоторое время. — Кроме того, как я уже говорил, ты отнюдь не правишь всем Альбионом. Ну, например, совершенно очевидно, что ты не правишь мной или другими стихиями».
Глаза-тучи зловеще смотрели на него.
«Ты не правишь женщиной по имени Аня и её людьми, которых ты считаешь животными. Ты правишь лишь несколькими сотнями членов Дома Эллона и несколькими тысячами других людей, которые находят жизнь в Эрнестраде более удобной и безопасной, чем в других частях твоего царства».
— Они любят меня, — сказал он. — Они говорят, что любят меня.
«Конечно, они любят, иначе — какая у них альтернатива? Вспарывание живота или просто быстрая смерть через повешенье? Даже женщины, которых ты берёшь к себе в постель, относятся к тебе с отвращением и в тайне смеются над тобой. Если бы ты узнал об этом, ты лишил бы их всей роскоши, которую дал, и сразу казнил бы».
— Разве должен мужчина прощать предательство в любви?
«У тебя никогда не было любовниц. Были только женщины, которых насильно заставили делить с тобой постель».
Деспот покачал головой.
— Я… Я… — Он хотел что-то сказать, но сказать было нечего.
«Неужели ты не понимаешь, насколько ты ничтожен? Быть тираном — большого ума не надо: тираном может быть кто угодно».
— Я являюсь Деспотом по праву. По праву наследников Дома Эллона, которые правили этим миром всегда.
Ветер взял его слова и написал их ярко-красными буквами через всё небо. Затем стёр, и они пролились на землю кровавым дождём.
«Мне что, по слогам повторить тебе всё, что я сказал? Ты не правишь мной. Для меня ты просто жалкий голый толстяк, дрожащий на вершине холма из-за того, что ему сказали: «Мир, знакомый тебе с детства, пришёл к своему концу». Женщина по имени Аня всё ближе и ближе подходит к Эрнестраду. Она положит конец тебе и всему Дому Эллона. Ты не правишь дождём, ты не правишь облаками, ты не правишь небом и Солнцем…»
— Зачем ты принёс меня сюда? — спросил Деспот, который уже устал сопротивляться.
«Чтобы дать тебе шанс. Будущее ещё не настало, ты не знаешь его. Долгое время я наблюдал за тем, как Дом Эллона превращает Альбион в бойню. Но даже несмотря на это, если бы ты захотел изменить положение, я бы поддержал тебя в борьбе против Ани и в дальнейшем помогал бы Дому Эллона. Но, кажется, ты не хочешь, чтобы я помогал тебе».
— Забери назад свои угрозы и…
Ветер схватил Деспота и зашвырнул в воздух, где он проболтался довольно долгое время, чувствуя, как холодный воздух обжигает его руки и ноги, а затем бросил его на кровать в одной из его самых любимых спален. Он упал на сломанную руку и закричал от боли, схватив её здоровой рукой. Затем повернулся и натянул на себя одеяло, как ребёнок, надеясь, что сон успокоит его боль и озноб.
Он услышал, как позади него открылась дверь, и снова повернулся: может, один из рабов услышал его крик и позвал доктора, чтобы тот вылечил его руку?
Вошедшая женщина была не рабыней и не врачом. До недавнего времени она была одной из его наложниц, он даже вспомнил, что именно с ней занимался любовью, когда Ветер унёс его.
Её голова безвольно болталась на плечах, когда она подходила к нему. Во взгляде было отсутствующее выражение. Она забралась к Деспоту в постель и прижалась к нему холодным телом.
Чем настойчивее Деспот пытался вырваться, тем сильнее, становились её объятия.
«Видишь, — сказал Ветер в его голове, — тебе не подвластны даже мёртвые».
* * *
Рин стояла рядом с Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реганом, и они вместе наблюдали, как жарится на огне кусок свежей оленины. Было уже поздно, и большинство воинов давно поели и ушли спать, но они двое давно уже выработали привычку задерживаться допоздна и обсуждать случившиеся за день события. Несмотря на то, что они каждый по-своему примирились с Аней, больше удовольствия им доставляло общение друг с другом. Часто они засиживались до середины периода сна, а затем вместе ложились в постель. Изредка, не очень часто, они занимались любовью, но чаще просто засыпали, держа друг друга за руки и рассказывая глупые истории.
Оленина начала подгорать, и Реган, вытащив её из костра, положил на лист салата.
— Может, мне завтра что-нибудь приготовить? — спросила Рин, глядя на дымящееся мясо.
— Да, — согласился Реган, — пожалуй. А сейчас надо управиться с этим, пока не остыло.
Они принялись за мясо, которое оказалось жёстким и жилистым.
— Аня изменилась, — сообщила Рин с набитым ртом. — Слава Богу, у неё хватило ума сделать это.
— Она лучше, чем хочет казаться. Я помню, давным-давно ты пыталась внушить мне, что она в чём-то необычна. В то же время мне казалось, что она просто человек, неплохо владеющий оружием, как и было на самом деле.
— Ты говорил об этом и раньше, и достаточно часто.
Олений жир тёк по её подбородку. Реган улыбнулся.
— Да, но ты тоже изменилась. И я также говорил об этом много раз.
— Когда-нибудь, Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган, ты будешь очень жестоко убит.
— Этот кусок мяса… — сказал он, воюя с особенно жёсткой жилой.
— Болтун, — засмеялась, глядя на него, Рин.
— Есть некоторое отличие, — сказал он.
Оторвал жилу, хотел было выбросить её, но затем передумал и съел.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты называешь меня болтуном, и мы вместе смеёмся над этим. Это совершенно другие отношения, чем те, которые у меня с Аней. Причиной тому, что мы часто спим друг с другом, не являются наши тела, ведь так?
— Правильно.
— Ну вот, если бы ты сказала это большинству людей, они бы очень обиделись — даже больше обиделись, чем если бы ты заявила, что это мясо просто отвратительно.
— Это мясо просто отвратительно.
Он протянул руку и коснулся пальцем её носа.
— Откровенная женщина.
— Откровенный мужчина, — сказала она более серьёзно.
Чувствуя за собой вину — воины не должны выбрасывать пищу ни при каких обстоятельствах — они бросили остатки мяса в огонь. Оно зашипело, а затем медленно превратилось в уголь.
— Ты… Ну… Ты знаешь, — говорила она, когда они, держась за руки, шли по затихшему лагерю к её палатке, — я спала со многими женщинами, и они были гораздо менее нежны, чем ты.
