У Неда возникла боль в груди, словно слишком много всего одновременно искало выхода. Он сказал:
— Кадел ушел. Он спустился с другой стороны. И Брис тоже. Друид? Он ушел совсем. Мне очень жаль. Здесь только я.
Он представления не имел, чего ожидал. Но через несколько секунд произошло вот что: кабан повернулся к нему задом.
Он повернулся лицом на восток, как и Нед, словно отвергая его и все, что он сказал. Будто слова: «только я» ничего не значили для этого создания, или даже меньше, чем ничего. Словно он совсем ничего не значил и смотреть на него не стоило.
Но кабан все же один раз оглянулся, потом потрусил прочь, на удивление проворно, в кусты рядом с тропинкой, и его поглотила ночь.
— И что это значит, черт побери? — произнес Нед Марринер.
Женщины догнали его.
— Что это? — спросила мать.
— Тот же кабан, что и раньше.
Тетя огляделась.
— Он ушел?
Нед кивнул. Кимберли вздохнула:
— Пойдем, дорогой. Не своди себя с ума, пытаясь понять все это.
— Ничего не могу поделать, — ответил он.
Но пошел дальше вместе с ними, и в конце тропинки они повернули направо, к шлагбауму, и обогнули его. Дейв стоял на другой стороне, прислонившись к машине. Ким вышла вперед и обняла его, опустила голову к нему на грудь.
Они услышали, как она сказала:
— Я ему сказала, что ты мог разорвать его на куски.
Дейв Мартынюк хихикнул:
— Правда? Тогда хорошо, что я остался здесь, правда? Я тебе надоел? Готова стать вдовой?
— Он тебя пытался унизить, дорогой. Мне это не понравилось.
Дейв поцеловал ее в макушку.
— Унизить? Ким, я — средних лет юрист, который играет в регби по воскресеньям в команде округа, а потом два дня не может пошевелиться.
Нед услышал, как тетя тихо рассмеялась.
— Да, и что? Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего себе, — весело произнесла мать Неда, — какого телохранителя посылают вместе со мной! И какой толк от хромого регбиста в Дарфуре?
Дейв Мартынюк посмотрел на нее поверх головы Ким, которая все еще лежала у него на груди. И ухмыльнулся:
— Справедливый вопрос.
Меган покачала головой:
— Нет, несправедливый. И вы это знаете.
— Я это тоже знаю, — вмешался Нед. — Я видел тебя в тот день, помнишь? Это было не на уровне воскресного регби.
— Ты не видел, как играет наша команда, — возразил дядя. — Нед, ты хочешь, чтобы твоего дядю убили, едва ты успел с ним познакомиться?
Нед покачал головой.
— Нет, я с этим не спешу.
— Правда? — сказал Дейв. — Я действительно умею драться. И позаботился о том, чтобы сохранить это умение. Но этот человек — они оба — в своей собственной лиге, в своем собственном мире. Я держал марку там, на вилле, потому что хотел, чтобы они приняли нас всерьез, но я бы погиб там, если бы он захотел этого.
Молчание. Они были совершенно одни у конца дороги, в середине ночи.
— Что он будет теперь делать? — спросил Дейв.
Меган ответила:
— Ким обработала его рану еще раз, потом Нед сказал ему, что почувствовал Изабель в Арле. Он отправился туда.
Дейв посмотрел на Неда.
— Почему ты это сделал?
Нед пожал плечами.
— Я рассказал Фелану, когда он с нами прощался. Наверное, я старался быть честным.
— Думаешь, кто-нибудь из них будет честным?
Нед шаркнул подошвой по гравию.
— Может, и нет.
Кимберли отпустила мужа и сделала шаг назад. Ее волосы казались совсем белыми в лунном свете.
— Я решила, что она мне не нравится.
Дядя Дейв сделал вид, будто поражен. Он посмотрел на Меган.
— Что? Через столько лет?
Ким стукнула его кулаком в грудь.
— Не сестра! Я обожаю сестру.
— Я этого совсем не заслуживаю, — пробормотала мать Неда.
— Не в этом дело, — сказала Ким.
— Разве?
Ее сестра покачала головой.
— Нет. А не нравится мне Изабель.
Дейв громко рассмеялся, поразив Неда.
— О боже. Не говори ей об этом. Ты совершенно погубишь ее жизнь в этом времени, если она узнает, что Ким Форд так к ней относится.
Жена еще раз стукнула его.
— Замолчи ты.
Дейв замолчал. А Нед произнес через несколько мгновений:
— Не надо ее ненавидеть. Не надо даже не любить ее. Она вне этого. Еще больше, чем они.
Остальные три человека смотрели на него.
— Ничего не могу поделать, — упрямо заявила его тетя. — Эти двое играют в прятки, а потом проигравшего убивают ради нее? Мне это не нравится, вот и все.
— Вы ее не видели, — сказал Нед. — В этом… вся разница. Вот в чем дело для всех них. Я думаю, у нее тоже нет большого выбора.
— Погоди, — произнесла его мать.
Они повернулись к ней. Лунный свет освещал ее лицо.
— Ты не сказал, что один будет убит, Нед.
— Но я говорил, — возразил он. — Именно это она…
Он осекся. Его сердце внезапно снова сильно забилось.
— Ты не говорил, дорогой, — очень мягко сказала его мать. — И Кейт тоже. Я все записывала.
Они смотрели на нее во все глаза. Меган Марринер смотрела на сына.
— Ты сказал — «будет принесен в жертву».
Восход солнца, первый дар в этом мире. Обещание и исцеление после трудного превращения в ночи. После тьмы, после осады зверей — воображаемых и реальных — и внутренних страхов, и необузданных, жестоких мужчин. После потери возможности видеть, что может сбить человека с пути и завести в канаву, или в болото, или к краю пропасти, или во власть бродячих духов, замышляющих недоброе.
Бледный утренний свет прогонял подобные страхи много веков, тысячелетий, какие бы опасности ни сулил наступивший день. Распахивали со стуком ставни, раздвигали шторы, отпирали двери и витрины лавок, открывали засовы городских ворот и распахивали их настежь, а мужчины и женщины выходили в подаренный день.
С другой стороны (в жизни почти всегда есть другая сторона), дневной свет означал, что гораздо труднее найти место уединения, тишину для медитации, утешение в печали — или тайную любовь и избежать ненужных взглядов. При ясном свете все это становится редкостью.
И труднее — гораздо труднее — спрятаться так, чтобы тебя не нашли.
Но она же хочет, чтобы ее нашли. На этом все построено. Она готова рассердиться, что они не приходят так долго и она остается одна.
Несправедливо, наверное, так как она затруднила им задачу, но считается, что они любят ее безмерно, что она нужна им больше, чем дыхание или свет, а она провела уже вторую ночь под открытым небом, в одиночестве, и было холодно.
Она отчасти привыкла к лишениям, но ей также не чужда страсть. Когда она увидела их обоих в Антремоне, когда явилась на призыв, в ней вспыхнули желание, страсть, воспоминания.
