И вот сейчас я, после всех моих битв, выигранных и проигранных, сидел на поляне с бесполезным мечом на коленях, окруженный кустами, из которых могли выйти гвардейцы, — а могло появиться и что-то похуже.
Я не очень верил в то, что прямо сейчас увижу змею ба, которая пожирает слонов. Или зверя суань-ни, громадную крысу-медведя, с легкостью перекусывающего слоновьи лапы. Но другое дело — корова-людоед по имени я-юй, с ее почти человеческим лицом, или чжу-хуай, с клыками и четырьмя рогами… Или такая же четырехрогая плотоядная корова ту-лоу, или ао-е — белая, с густым мехом на спине. Наконец, страшная корова си-цюй, с голосом, как плач новорожденного ребенка… Я видел их изображения на многих свитках, слышал рассказы о них — и вот это уже было более реально.
Вечер приближался. Но я не знал, что именно извлечь из краденой сумки, чтобы развести огонь, — да и не лучшей идеей было разводить его: звери могли испугаться, а вот люди как раз наоборот.
То есть, подводя итоги: я понятия не имел, что мне делать дальше. Следовало решить, куда скакать. На юг, вслед за императором, который, возможно, и сам лишится трона и жизни до наступления ночи? На север, откуда надвигались грозовая туча и целые армии врагов? На мой родной запад, путь к которому уже, наверное, перекрыт теми же полчищами? Чем питаться — вспоминать уроки охоты господина Ду?
А чего ты хотел, сказал я себе, если вся история с похищением была одной великолепной глупостью. И самое умное, что ты мог сделать, — это решиться на эту авантюру в одиночку. Потому что подставлять под почти верную смерть своих людей в этом случае было бы просто недопустимо.
Неужели это я пошел на все эти глупости? Неужели я всерьез думал, что все эти шеренги гвардейцев и чиновников так и не поймут, что происходит на их глазах? Ну, хорошо, женщина в зеленом платье пошла помолиться, через короткое время их собрат выносит лишившуюся чувств женщину в том же зеленом платье, сдает ее в руки палачу, лица ее не видно — это хорошо, это умно. А пожар после этого события — что ж, пожар как пожар, чему же гореть, как не кухне.
Но еще до того часовые на воротах, будь они поумнее, могли бы рассмотреть мои штаны и обувь, непохожие на нормальные офицерские сапоги из козлиной кожи с завязками, и тихо доложить обо мне караульному начальнику. Тот мог бы потребовать объяснений, которых я дать никак бы не мог. Далее — смерть…
Или же — двор мог бы быть окружен солдатами со всех четырех сторон, и тебе оставалось бы молча смотреть, как затягивается шелковый шнурок в руке евнуха Гао Лиши. Потом повернуться и бежать к коню, иначе расспросы и — смерть…
А если бы Лю осталась жива? Мог бы я незаметно воткнуть нож ей под ребро, отняв последние мгновения жизни? Боюсь, что нет. Тогда я просто схватил бы Ян в охапку у алтаря и рванул бы с ней к выходу через горящую кухню. Наконец — что самое вероятное — кухня не загорелась бы, ты бежал бы с несчастной Ян к коню, а какой-нибудь гвардейский дувэй орал часовым, чтобы те закрыли ворота. И далее — смерть…
Надо все же признать: не так плоха была эта идея — поджечь кухню. Часовым у ворот, которые не видели казни и не имели понятия о том, что происходит там, во дворике, видно было лишь, как от пожара разбегаются веером по внешнему двору полуодетые посудомойки и солдаты, и мы среди них. Крики «пожар» заглушают крики «лови его». Да, неплохо.
Но что дальше? Вот я сижу на поляне, как последний идиот…
А самая прекрасная женщина на земле опускает свои округлости в наполненную струящейся водой песчаную ямку, подставляя лицо ручейку, журчащему с холмика над ее головой. Медленными движениями моет грудь, осторожно приподнимая ее и посматривая на тебя смеющимися глазами. Остатки тряпок, кое-как выстиранные, висят на ветвях соседних кустов: ого, оказывается, можно обойтись и без служанок? Предвечерние птицы начинают перекликаться в листве, а это значит, как учил господин Ду, что никто не подкрадывается к твоей поляне.
Вот твоя награда. И ты сидишь, боясь пошевелиться. Не говоря о том, что ноги у тебя как будто налиты железом, а голова кружится и гудит.
— Когда ты тоже вымоешься, я, пожалуй, согласилась бы еще раз ощутить твои руки… вот в этих местах, которыми я билась о седло — они начинают жутко болеть, — смиренно сказала она мне, сделав строгое лицо. — И еще ноги… Как будто не конь, а я сама бежала всю дорогу…
Потом она с удовольствием улеглась на живот, привычно подняв одну ногу. Я нажимал пальцами на точки ее розовых мягких ступней одну за другой — точки, которые должны были вернуть этим маленьким ногам бодрость и легкость. Холм нависал над нами сверху зеленым гребнем, охранявшие нас цтицы перекрикивались спокойными голосами.
— Прыгать в седле было ужасно… но ты так хорошо держал меня… а правда ли, что тюрки умеют делать в седле кое-что с женщиной, даже в галопе? — тихо прозвучал ее мечтательный голос.
Я продолжал возвращать жизнь ее ступням. Дальше же, помнится, была мысль: что же это такое, не может у нормального человека быть таких ног — огромных, ороговевших и растрескавшихся, с большими грязными ногтями.
И следующая мысль: а что делают эти босые ноги на траве в трех шагах от нас и как это они подобрались сюда совершенно беззвучно?
В полном ошеломлении я поднял глаза на обладателя ног. Возраст этого странного явления был неясен. Губы, брови и щеки его были раскрашены лихо, размашистыми движениями, — он явно не пожалел румян и, кажется, простого угля. Борода клочьями вокруг красных губ и такого же красного носа придавала пришельцу на редкость колоритный — чтобы не сказать звероподобный, — вид, а какие-то древние серые с черным одежды не были похожи ни на что, особенно — доходившие до колен широкие штаны. Это был ни в коем случае не крестьянин, и не чиновник, и не горожанин… скорее картинка со странно знакомого старинного свитка.
Оказаться перед незнакомцами босым (и без головной повязки) для жителя империи было верхом позора — но стоявшую передо мной личность это никоим образом не смущало. Личность (серая головная повязка на ней все-таки была) наблюдала за движениями моих пальцев со смесью снисходительного одобрения и удивления.
— Хэй, — гнусавым голосом сказал мне незнакомец, подняв ногу и став похожим на какого-то журавля в серых перьях, — а вот это ты знаешь?
Тут он, балансируя, показал мне заскорузлым пальцем две точки пониже колена.
— Ну, конечно, — как завороженный отозвался я, послушно переводя пальцы к указанным точкам. — Но это потом, сначала ведь надо пройтись вот здесь и здесь…
Тут я окончательно понял, что все это — какой-то болезненный бред. А серый человек, кивнув, поднял над головой руки и похлопал в ладоши. «Хэй», — донеслось откуда-то сверху. И я чуть не упал на траву, увидев, что с высокого гребня холма прямо над нами свешиваются еще три головы, увенчанные серыми шапками разных конфигураций. Затем в листве зашуршало, и вниз начала спускаться странная конструкция — какое-то деревянное сиденье на веревках.
