– Хватайте же его! Хватайте! Рвите! Н–нет – живым не уйдёт! Смерть будет долгой! Да – он поплатится за это вторжение!.. Хватайте же!..
Словно в кошмарном сне, Ярославу казалось, что он, как ни старается работать ногами – всё стоит на месте; и в самом деле – против прежней скорости он уподобился улитке – вот прямо перед ним выросли громадные, усеянные шипами ножищи, сверху – кровожадный клёкот, смрад – Ярослав понял, что сейчас будет схвачен, дёрнулся в сторону, покатился по земле – когтистая лапа впилась в землю в двух шагах от него, но тут же по чудищу этому пришёлся удар извивающейся лестницы – оно, жалобно завывая, покатилось по спине; но спешили уже новые, и было их так много, что никакой человеческой ловкости не было бы достаточно, чтобы увернуться от них.
Стремительно переметнувшись в воздухе, лестница смертоносным маятником должна была пронестись в метре от Ярослава, и он собрался, прыгнул – схватился – руки затрещали, отдались сильной болью, но он выдержал, стал карабкаться вверх. На него неслась некая кровавая – тень, но, когда их разделяла всего лишь пара метров, когда Ярослав уже чувствовал жарко–ядовитое дыхание своей смерти, лестница сделала сильный рывок вверх, и тем самым, сама конечно об этом не ведая, спасла его от неминуемой гибели – пока кровавая тень развернулась, пока вновь собралась броситься на него, Ярослав уже умудрился добраться до самых верхних ступеней – громадная дверь то распахивалась, то захлопывалась – металась в воздухе тяжеленным тараном. Вот из пышущих жаром недр избы прорезался всё нарастающий вопль, в дверь ударилось нечто тяжеленное, и дверь, прогудев над головой Ярослава, выплюнула нечто бесформенное, смердящее. Тогда мальчик что было сил, прыгнул вперёд, и вот уже бежал, изворачиваясь от мечущихся здесь теней, бежал в густых клубах дыма, и кричал вновь и вновь:
– Алёша! Оля! Где ж вы?! Отзовитесь!..
И вскоре он наткнулся на них – сразу же бросился, очутился рядом. Жар не успел перегрызть путы на Олиных руках; однако под его острыми зубками они сами стали извиваться, точно змеи, и вот распустили свою хватку и на девушке, и на Алёше, и поспешно, с жалобным верещанием, отползли куда–то.
Оля всё пыталась разбудить Алёшу, и звала его и целовала, но всё было тщетно – он оставался всё таким же холодным, посиневшим, ничем не отличным от мертвеца, причём мертвеца скончавшегося уже несколько часов назад, и насквозь промёрзшего на сильном морозе.
– Ничего, ничего, миленький – мы всё равно будем вместе… – прошептал эти слова, Оля подхватила Алёшу под мышки, и попыталась тащить.
Она была хрупкой девушкой, и это у неё почти не получалось; она так ослабла от всех этих волнений! Лёгкие её ручки дрожали… Как раз в это время и подбежал Ярослав – он не говорил лишних слов, но сам подхватил Алёшу под мышки, приподнял – на самом деле Алёша был очень лёгким, ведь и всегда–то худобой отличался, а в последние дни исхудал страшно, почти скелетом стал…
По неведомой в клубящемся мареве зале, пронесли они Алёшу шагов двадцать (Оля за ноги его приподняла) – как клубы эти вдруг расступились, и прямо перед ними оказалась ужасающая, в ярости своей Баба–Яга. Она даже и выговорить ничего не могла, только хрипела, шипела да брызгала ядовитой слюной. Она метнулась было на них, но как раз в это время изба наткнулась на высокий кол, который высился над воротами – кол пронзил её подобно копью, раздался страшный вопль, печь покрылась трещинами; и вдруг метнулся из неё сильнейший, направленный в потолок пламень – потолок тут же вспыхнул, а изба, отдёрнувшись в сторону, передавив ещё нескольких чудищ, споткнулась о холм в котором был вход в подземное царство – с ужасающим грохотом, сотрясши на много вёрст окрест землю, рухнула. Яга не удержалась на ногах, полетела в сторону, а ребятам повезло – их метнуло в проём – они вылетели на растрескавшуюся, покрытую грязью (это от растаявшего снега) – землю, покатились по ней – наконец остановились, и первыми словами с трудом приподнявшегося Ярослава были:
– Отсюда надо бежать. Бежать немедленно.
– Эй, Вихрь! – позвала Оля.
Вырвавшись со двора, могучий конь старался не убегать далеко; ведь чувствовал же он, что его хозяевам в ближайшее время понадобиться его помощь. Но что он мог сделать, когда не только завывали со всех сторон леденящие кровь, способные привести в панику любого иного коня злобные духи, но ещё и громадная свора голодных, пришедших от бордового света в неистовство волков напирала на него – они, скрежещущие клыками, пылающие безумными, кровожадными глазищами, как завидели Вихря – сразу на него бросились. Коню пришлось вступить в неравную схватку. Они кидались на него со всех сторон, отлетали с перешибленными могучими копытами позвоночниками и черепами, но тут же появлялись новые, ещё более разъярённые запахом горячей крови, разверзнув свои пасти, прыгали, отлетали искалеченными, чтобы тут же, в жадном исступлении, быть разорванными своими соплеменниками. Вихрь беспрерывно работал своими копытами, и им было изничтожено уже по крайней мере с сотню этих несчастных в своей слепоте созданий – но от этого титанического напряжения, конь уже выдыхался, он весь покрылся пеной, он хрипел; к тому же на его боках появилось несколько кровоточащих ран…
Вихрь услышал Олин голос, и медленно, шаг за шагом, стал пробиваться на этот зов.
Раз повалившись, изба уже не могла подняться – лапы её изгибались в воздухе, но до земли не доставали, сама же изба металась из стороны в сторону, выплёскивала из многочисленных прорех останки былого своего убранства; вместе с клубами дыма, вместе с осколками, вылетела и Баба–Яга, она выплюнула выбитый при падении клык, тут же вытаращила свои чёрные глазищи на ребят, вытянула к ним свою, похожую на изломанную ветвь ручищу, и зашипела–захрипела:
– А–а–а, вот они! Хватайте же их!..
Сама к ним рванулась, но зацепилась за какое–то бревно, повалилась. Ребята довольно быстро могли бы добежать до ворот, если бы не Алёша – с его безжизненным телом движение значительно замедлялось.
– Быть может, нам улететь удастся?.. – промолвила своим мелодичным, на диву в этой круговерти спокойным голосом, Оля.
Читатель верно помнит, что именно в ступе, правя себе дорогу метлой, прилетела к этому месту Баба–Яга. Ступу и метлу она как всегда поставила в пристройке возле избы, пристройку охранял сердитый, многоглазый паук с полметра величиною, однако теперь пристройка была раздавлена, разрушена, а перепуганный паук уполз в какую–то трещину, в земле. На ступу тоже наступила лапища избы, однако ей ничего не сделалась – ступа была заговорённой; она только откатилась в сторону, и вот теперь то в грязи и приметил её Ярослав, и закричал:
