Я тоже прошелся вокруг поверженного зверя, ткнул носком сапога в оскаленную морду.
— Теперь Его Величеству легче будет путешествовать.
Мартин вздрогнул.
— Почему?
— Думаю, и последняя клетка в его передвижном зоопарке опустела.
Глаза его расширились, лицо побледнело. Прошептал:
— Не могу поверить, чтобы Его Величество…
— Батюшка-царь добр и справедлив, — вздохнул я, — а вот бояре — супостаты… Нет-нет, это я своим мыслям. Тебе, простодушный Мартин, легче будет от того, что король ничего не знал, а канойра выпустил из клетки, скажем, колдун?
Его лицо просветлело, он подхватил с жаром:
— Ну да, как я сразу не подумал! Конечно же, это проклятый колдун упустил зверя. Не закрыл щеколду или дверь неплотно…
Я кивнул.
— А канойр, вместо того чтобы хватать и рвать на части тех, кто ближе, ринулся по длинному переходу из восточного крыла в западное, по дороге тоже никого не задрал… Думаю, сейчас в клетке уже не отыскать ту мою вещь, по запаху которой он примчался с такой прытью.
Он побледнел, глаза остановились в орбитах, будто замерзли.
— Не могу поверить… Одно дело — пьяные придворные или колдун, но… чтобы Его Величество?
— Ладно, — сказал я устало, — Мартин, дайте поспать хоть эту ночь! А вы идите, идите, идите… Впрочем, пришли людей, пусть дверь починят. Нет, чинить долго, пусть снимут где-нить, поставят сюда.
Он посмотрел на меня с недоумением:
— Но ведь там же… другие двери!
— И что?.. Ах да, разные размеры. Еще долго топать до эры проклятой стандартизации, да? Теперь вижу, что эта гребаная неповторимая уникальность не так уж и хороша… если для дома, для семьи, а не для вернисажей. Ладно, тогда до утра. Спокойной ночи!
Ночью и утром истошно орали петухи. Я переждал, пока разогнали всю нечисть, осторожно открыл глаза, осмотрелся. Комната пока не изменилась, да и Пес после такого приключения вряд ли позволит даже цветы сменить в вазах, пока что греюсь и отсыпаюсь под тремя перинами. Все-таки Пса этот аландский канойр потрепал сильно, я истощился на его лечение так, словно десять смертельно раненных воинов вытащил с того света. Правда, попутно узнал живучесть моего песика.
Дверь на месте, хоть и другая. Значит, Мартин постарался, отыскали и подогнали по размерам. Здорово я ухекался, что не проснулся, даже Санегерийю успел помять.
Вылез из-под одеял, чувствуя волчий голод, хлопнул в ладоши. В дверь опасливо заглянул бородатый мужик со зверски перекошенным шрамом лицом. Один глаз вытек, зато второй блестит, как у лихорадочного больного.
— Ваша милость?
— Неси мыться, — велел я.
Таз у него, похоже, уже стоял за дверью, внес моментально, я нагнулся, мужик начал лить подогретую воду на спину. Я прислушался к крикам за окном.
— Что там за шум?
Слуга опасливо оглянулся, сказал почему-то шепотом:
— Его Величество велел заковать в цепи одного из своих сиятельств! Сейчас того в железе готовят для отправки в королевскую тюрьму.
Я зевнул, ну люблю поспать, люблю, вяло поплескал и, торопливо схватив полотенце, сказал с протяжным завыванием:
— Всех бы их туда… А за что?
— Говорят, их милости за что-то повздорили… А ночью один подстерег другого и — того…
— Набил морду?
— Да что вы, ваша милость! Оне ж благародныя!
Я сказал понимающе:
— А-а, заколол?
Он огляделся, будто опасался невидимых ушей, прошептал:
— Если бы! А то так вдарил, что стену раскрошил этим графом! Того совочками соскребали, а панцирь смяло в лепешку… А от сражений, говорят, барон Фрте… Форте… ну, словом, что-то вроде небольшого окошка, всегда увиливал. На это король сейчас больше всего серчает!
Он лил мне воду на спину, я хотел было спросить, почему ту молоденькую девчушку заменили им, старым хрычом, но не стал, это же понятно, рука леди Дженифер чувствуется всюду, ей бы перевороты в Африке устраивать, революции экспортировать.
— Да, — согласился я, — уклонение от воинской обязанности — серьезное обвинение. Был бы нестроевым — другое дело, но когда вот так поставлен удар…
— Да, — согласился слуга, — такой богатырь, а все скрывал! Как ему не совестно?
— Видать, здорово разозлили, — предположил я.
— Да-да, разозлили, — согласился он охотно. — Говорят же старые люди, что если хорошо раздразнить, человек горы свернет!
Я оделся, уже хотел было велеть подать мне в номер что-нибудь пожевать, но ударил спасительный гонг. Я взыграл, сказал Псу бодренько:
— Веди себя хорошо, тогда нас накормят… может быть.
По дороге встретил толпу вельмож, с жаром обсуждают случившееся ночью. Я остановился, послушал, как перепуганные телохранители прибежали и рассказали, как озверевший барон Фортескью на их глазах одним ударом не просто убил их хозяина, но расплескал его о стену, так что спасать уже было нечего. И как Его Величество устроило строгий допрос барону, который все отрицает, скотина…
Я слушал со всем вниманием, а когда рассказчик выдохся и все дружно ахали и ужасались, я спросил тупенько:
— А граф… что же граф?
Рассказчик окрысился, гаркнул:
— Он убит! Не понимаете — убит!
— Да? — переспросил я. Сказал с непониманием: — Значит, завтра на рыбалку уже не пойдет?..
Они остались, как вмороженные в лед, а мы поспешили в обеденный зал. Еще из распахнутых дверей я увидел, что широкий стол заставлен так плотно, что столешница скрылась под переполненными блюдами: жареная и печеная птица, сочные ломти ветчины, покрытая коричневой корочкой толстая рыба, множество яиц с торчащими из них лесными орехами и миндалем, но что приятно изумило — множество зелени, а также множество видов сыра, около двадцати сортов: от абсолютно белого до темно-коричневого, из которых я узнал разве что рокфор по характерной плесени, из-за которой есть его ни в жисть не буду, даже если сама леди Бабетта будет совать мне в лот ломтики.
Бабетта снова отсутствует, она теперь пирует в восточной башне, пирует и пирует, железное здоровье у леди. Зато Патрик снова в числе своих, держится скованно, а леди Изабелла выглядит бледной и подавленной. Ели некоторое время молча, если не считать, что леди Дженифер снова громко фыркнула, когда я прочел обеденную молитву.
— Сэр Ричард, — поинтересовалась она ехидно, — а вы можете объяснить, зачем именно эта молитва?
— Могу, — ответил я серьезно. — Человек от животного отличается только умением сдерживать свои порывы. Контролем над чувствами и поступками. В то время как животное сразу же набрасывается на еду… вы видели моего Пса у его миски?.. человек в состоянии контролировать себя. Молитва за накрытым столом — один из показателей контроля, то есть культуры.
